Возмездие. Рождественский бал - [83]

— Да, умеешь ты поддать жару. Но, как говорится, и на солнце есть пятна, только мы их не замечаем.

— Наш редактор это на каждой летучке повторяет, — Отар усмехнулся. — Не родня ли ты, часом, нашему редактору?

— Не имею чести, — Джуаншер, смеясь, по привычке достал сигареты. — Не любишь ты редактора?

— За что ж его любить?! С начальством подхалим, а на подчиненных зверем кидается. Не дай бог, в строптивые запишет — пощады тогда не жди!

— Ну и зуб у тебя на него!

— Критические материалы на Дух не выносит. Подавай очерки о героях нашего времени и корреспонденции об огромных достижениях. И все — под фанфары, под гром аплодисментов с цветами и сентиментальной слезливостью. Тошно! А ведь не дурак. Не хуже нас с тобой видит пороки общества, но избегает конфликтов.

— Да, неважнецкие у тебя дела… — Джуаншер грустно глянул на друга.

— Чтобы попасть в медоречивый очерк под рубрикой «Герои нашего времени», достаточно иметь покровителя наверху и желание прославиться. Впрочем, чтобы не попасть в газету в качестве героя критического — даже беззубого — выступления, тоже надо иметь высокого покровителя.

— Чего лукавить, протекционизм у нас пустил глубокие корни…

— Я пришел, чтобы немного отвлечься от всей этой мерзости, а ты только о ней и говоришь. Может, у тебя найдется что-нибудь поинтереснее для меня?

— Да уж постараюсь для друга. Чтобы без подводных течений и вмешательства высокопоставленных лиц. Думаешь, удастся напечатать?

— Я больше не буду уступать, что бы мне это ни стоило, — твердо сказал Отар.

— Прекрасная мысль!

— Не иронизируй! Терпение лопнуло. Надо бороться!

— Ты прав, Отар!

— А если я прав, то куда смотрит правосудие?! Где ваш незатупленный меч?!

— Плетью обуха не перешибешь. Мы люди маленькие. Чуть что не по начальству — разговор короткий.

— А совесть?! Кто-то ведь должен бороться с этим безобразием! — возмущался Отар Чхиквадзе.

— Первое, что делает карьерист, — пробирается в партию, — ушел от прямого ответа Джуаншер. — Занимает руководящие посты, окапывается, обзаводится единомышленниками — и, окруженный их вниманием, строит свое личное благополучие. Это общее правило, присущее большинству…

— В этом-то и корень зла! — горячился Отар. — Пользуясь нашим попустительством, они паразитируют на теле и душе народа. А начни разоблачать, посмей написать с фактами в руках правду?! Да никто тебе этого не позволит. А если сумеешь все же пробить материал — объявят клеветником, в порошок сотрут…

— И без газеты известно, как скомпрометировали себя многие ответственные лица, весь этот бюрократический аппарат. Да толку что? Чиновники все прибрали к рукам, настолько сплотились, что стали монолитом. Тут простую стену лбом не прошибешь, не то что монолит.

— Нет жизни честным людям, — вздохнул Отар.

— Думаю, недолго терпеть. Должен произойти какой-то взрыв. В истории уже не раз бывало такое.

— Блажен, кто верует… А не испугаешься, если потребуется защищать эту свою точку зрения?..

— С чего-то надо начинать…

— Тогда я познакомлю тебя с одним делом. — Отар вытащил из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенные листы бумаги. Развернул их и протянул Джуаншеру. — Сейчас ты меня поймешь…

* * *

Начальник управления сидел в кожаном кресле с застывшей физиономией. При появлении инспектора ни один мускул не шевельнулся на его лице. В пепельнице дымилась только что прикуренная сигарета.

«Не иначе, Ломия обдумывает важную мысль», — отметил про себя Джуаншер. Глянул на лоснящуюся лысину и острый пористый нос начальника, на потертый, неопределенно-серого цвета китель с муаровыми разводами на манжетах, бортах и воротнике, который тот носил, наверное, уже года четыре подряд.

Ломия неожиданно дернулся и мутными глазами уставился на инспектора.

— Чего стоишь как столб? Сказал — садись!

Джуаншер спорить не стал, опустился на прохладный стул. После нестерпимого зноя на улице в кабинете начальника было даже холодно. Явно кондиционеры качественные. В других помещениях управления жара плавила даже линолеум на полу. В кабинете Джуаншера работать было просто невозможно. Беспощадное солнце проникало всюду, через окна — открытые или закрытые, сквозь раскаленную жестяную крышу. Жар исходил даже от пропитанных зноем стен и доводил до исступления. В таких же условиях находились и другие сотрудники. Случалось оставаться без воды и электричества весь рабочий день. Терпели, пока не прорвало на партийном собрании. Потребовали вентиляторов, занавесок, новых стульев, столов, ламп. Начальнику управления Гураму Ломия пришлось обещать исправить завхозовские грехи. Он сдержал слово. Не прошло и недели, как засуетились маляры и штукатуры. На столах появились небольшие вентиляторы, на окна повесили плотные шторы. Работники Управления внутренних дел остались вполне довольны. Все, кроме начальника, который решил, что и его кабинет должен быть отделан в лучших традициях советского дизайна и являть собой эстетичность, комфорт и респектабельность. Высокие окна Ломия велел уменьшить, в проемах установить мощные кондиционеры. Стены были забраны дубовыми панелями, под потолком повесили дорогие импортные светильники. По стенам развесили бра и портреты членов Политбюро. На полированном, как зеркало, столе Ломия водрузил большую лампу с абажуром и антикварный письменный прибор, в котором давно исчезла надобность. Но самой главной заботой Ломия были телефоны. Их поставили в достаточном количестве, позаботившись также о том, чтобы каждый аппарат отличался от другого цветом и формой.