Возмездие. Рождественский бал - [4]

— Не беспокойтесь, поверьте, и мы дорожим его именем. — Мигриаули встал и попрощался с профессором.

Когда вышли из кабинета, Шота не сдержал любопытства:

— Объясните, как вы догадались, что Саджая побывал в психиатрической лечебнице?

— У меня появилась мысль: а не отравился ли Саджая?

— Думаете, он был в состоянии депрессии?.. — И, не дав Джуаншеру ответить, добавил: — По-моему, сам Саджая не сомневался, что он здоров, во всех отношениях здоров. Причину надо искать в другом…

— Вы, пожалуй, правы. Зачем он заручился заключением врачей? Какая была нужда в этом? Вот что надо выяснить.

— Не думаете же вы, что он сознательно ушел из жизни?

— Нет, по-моему, он был из тех, кому и в голову не придет кончать жизнь самоубийством.

— Но он мог пойти на это, указав, что неизлечимо…

— Нет, — прервал Мигриаули эксперта. — Нет. Саджая, по-видимому, проводил опыты по получению противоракового препарата.

— Ну и что из этого! Никто не знает, каковы результаты опытов. Может быть, убедился в безнадежности своих экспериментов и, попав в тупик, увидел выход в смерти.

— Принять вашу версию пока не могу… Разве вы не слышали: предполагают, что из лаборатории похитили данные опытов; это, правда, еще не установлено…

— Ни о чем таком не слышал…

— Я говорил об этом с профессором Узнадзе. У него еще нет точных сведений, но завтра будет полная ясность.

— Сложное дело… Вы так и не ответили на мой вопрос: с какой целью посетили психиатрическую лечебницу?

Мигриаули улыбнулся.

— Зачем вы допытываетесь? Я же не спрашиваю, почему у вас возникло подозрение в том, что…

— Сейчас объясню. Когда проводили вскрытие тела Саджая, доцент Малазония взял кровь и сделал анализ. Вот откуда мое подозрение.

— Хорошо. Видите ли, в НИИ, где работал Саджая, еще при его жизни распространился слух, будто он тронулся умом.

— A-а, тогда понятно.

— Надо же было узнать, почему возник этот невероятный слух. И вот что я выяснил: слух был порожден разговором директора психиатрической лечебницы с директором НИИ профессором Узнадзе, который, по всей вероятности, передал содержание разговора кому-то, а тот шепнул еще кому-то, и пошло…

— Надо полагать, кто-то воспользовался им в своих целях.

— Делать выводы рано. Судя по всему, смерть Саджая заслуживает внимания прокуратуры. Завтра я уточню некоторые обстоятельства и решу, как быть.

Мигриаули вернулся в управление, и его тут же вызвал к себе начальник — капитан Хинтибидзе.

— Причина смерти Саджая совершенно ясна, — категорически заявил капитан, ни о чем не спрашивая инспектора. — Он покончил с собой, узнав, что у него злокачественная опухоль. — Хинтибидзе испытующе взглянул на Джуаншера. — Вот так… Согласен? А вообще тебе повезло, — будь налицо убийство, такой бы поднялся шум, такое бы завертелось!..

— Я собираюсь допросить завтра сотрудников института и жену Саджая. Если мои подозрения оправдаются, заведем дело и передадим следователю прокуратуры… Мы, конечно, не отстранимся, будем следить за ходом расследования.

— Поражаюсь тебе: какая нужда все осложнять, почему ты пытаешься обнаружить то, чего нет? Непременно хочешь взвалить на себя дело об убийстве? Пойми, если б имело место убийство, я и сам передал бы дело в прокуратуру. Сдается, ты рвешься накликать на нас лишние нарекания. Раз мы убедились, что имеем дело с самоубийством, — незачем заводить уголовное дело! Не морочь голову ни себе, ни нам.

— Я еще ни в чем не убежден, и принимать решение рано…

— Что за упрямство! — вспылил капитан. — За целый год не зарегистрировали ни одного случая убийства, а теперь ты жаждешь испортить картину?!

— Подозревают, что из лаборатории похищены какие-то материалы.

— А что, собственно, можно было унести из лаборатории?

— Не знаю, пока не установлено.

— Какие основания предполагать хищение?

— Не знаю, это предположение профессора Узнадзе, конкретно он ничего не говорил. Завтра узнаем все.

— Не было печали, черти накачали! — Капитан угрюмо уставился на Мигриаули. — А тебе не кажется, что, берясь за это темное дело, ты своими руками роешь себе яму?

— И поэтому вы предлагаете отойти в сторону, не доискиваться истины?

— Какие у тебя шансы на успех?

— Подождем, что скажет профессор Узнадзе. От его сведений зависит многое.

— Если бы из лаборатории пропало что-либо важное, профессор всю милицию поднял бы на ноги!

— Так или иначе, но мы не можем отмахнуться от его слов, обязаны проверить факты.

— Если твои усилия окажутся напрасными, пеняй на себя, я предупредил.

3

Профессор Шалва Узнадзе сидел в кресле, погруженный в невеселые мысли, не обращая внимания на телефонные звонки, — кто-то настойчиво звонил в третий раз.

«Поставленная мною цель требует самоотверженности. Святой долг ученого — всего себя отдать избранному делу. Я готов пожертвовать собой ради того, чтобы избавить от страшной болезни тысячи людей».

Перо стремительно бежало по бумаге, словно боялось упустить потоком текущие мысли.

Шалва Узнадзе был человеком тонкой духовной организации, легкоранимым и чувствительным. Он казался неразговорчивым, скрытным. Окружающие удивлялись тому, как он жил. Профессор был весь в работе. Нашлись и недоброжелатели, обвинявшие его в зазнайстве, равнодушии к людям. Число завистников и злопыхателей росло вместе с успехами профессора. Разнузданное злословие достигло и его слуха. Профессора Узнадзе поражала ничем не объяснимая неприязнь к нему части сотрудников. Нескрываемая зависть и вражда как бы отделили профессора от других и сделали его еще более замкнутым, необщительным. Завистники и это обратили против него. Профессора еще усердней и развязней порицали и порочили.