Возмездие. Рождественский бал - [12]

Зураб запер дверь и опустился на колени, не жалея дорогих брюк, — прогнившие замшелые доски покрывала густая пыль.

— Клянусь могилой отца, уничтожу вас, разрушу все, что напоминает об унизительном, жалком детстве! Мечтаю об этом, как мечтают сорвать с неба звезду. — Коньяк разгорячил Зураба, лицо пылало. — Ладно, не верь, не верь моим угрозам! Спьяну говорю! Сам подумай, могу ли расстаться со всем этим! Вдумайся в мои слова — и согласишься: сам не знаю, что несу! Тебе-то все равно, а ты меня спроси — молодость тебе отдал! — с горечью сказал Зураб то ли себе, то ли кому-то еще и испуганно огляделся. — Тише, не услышал бы кто!

В комнате, кроме Зураба, никого не было, он говорил своему двойнику.

«Успокойся! Глупо терять на это время. Выбрось из головы дурацкие мысли!..» — посоветовал двойник.

— Тебе легко говорить! Что мне сулит наступающий день? Замкнулась душа, притупилась способность воспринимать радость…

«Тем хуже для тебя».

— Чего вы пристали? Что вам от меня нужно? Может, тайну выпытать задумали? — Зураб подошел к стене и снизу посмотрел на увеличенный фотопортрет отца, на его закрученные вверх усы. — Ты, конечно, помнишь, что оставил мне после смерти? И еще обижен? Плох я, да? Когда я нуждался, когда о куске хлеба мечтал, тогда одобрял меня, верно? Что ты так смотришь, будто должник я твой? Знаю, знаю, из-за чего злишься! Родному сыну не желаешь добра! Может, палки мне в колеса намерен вставить? Понимаю, предпочитаешь мне своего бесценного внука! О нем печешься?! Нет, не открою тебе своего замысла, не выдам своей тайны! Чего захотел! Тебе внук дороже?! Неужели поступишься мной — своим сыном!.. Ладно, мне пора, дел сегодня невпроворот…

Зураб вернулся в свой дом-дворец, пристроенный к ветхому родительскому дому. В просторном зале, в бассейне из черного мрамора, плавали рыбки. Зураб опустился в дорогое кресло, плетенное из великолепной кожи, и закурил, испытывая неизъяснимое блаженство. Довольно долго наслаждался покоем, любуясь рыбками, неуловимо мелькавшими в воде. Потом заходил вдоль бассейна, что-то обдумывая.

— Возможности человека ограниченны. О, как будут ликовать в случае чего!..

Минуту настороженно прислушивался. Непонятный страх притушил его радость.

— Опасен Джумбер! — воскликнул он громко.

«Чем он тебе мешает?»

— Все моя нерасторопность и наивность! Давно следовало покончить с Джумбером! — сказал он себе, не ответив на вопрос двойника. — Не жить мне спокойно в этом доме, пока не утолю жажду души. — Только что окрыленный черной мечтой, Зураб сник. Вид у него был жалкий. — С какой стати мне проявлять милосердие?! Разве Джумбер пощадит меня?! Слишком великодушно дарить ему жизнь, слишком дорогая награда! — Он снова заходил вдоль бассейна, всматриваясь в свое отражение.

Нет, Зураб не видел ни воды, ни отражения в ней — он обдумывал то, что хотел окончательно решить сейчас, тут же. Он сознавал свою силу, свои возможности. Он мог снести тюремные стены, сокрушить, растоптать невинного человека, заставить его собственноручно вырыть себе могилу. Зураб верил в свое могущество и считал, что настал час использовать его. Не без колебания, но с редким хладнокровием он принял нелегкое решение, которое определяло его будущее. Правда, хладнокровие далось не столь уж просто: о сумятице мыслей и чувств говорили налившиеся кровью глаза и отвисшая губа.

8

Джуаншер Мигриаули отправился в НИИ, где работал Магали Саджая, чтобы поговорить с сотрудниками и уяснить обстоятельства его странной и внезапной смерти.

Сокращая путь, инспектор прошел через небольшой тенистый парк, прилегавший к управлению.

По аллее носились ребятишки. Их веселый гомон наполнял душу отрадой, и он ласково улыбался, сам не зная чему.

Через полчаса инспектор был в НИИ. Перед кабинетом директора он помедлил, собираясь с мыслями. Постучался.

— Войдите.

Мигриаули вошел, вежливо поздоровался с профессором Узнадзе.

— Прошу. — Профессор указал на кресло.

Инспектор сел, машинально посмотрел на директорский стол — взгляд его невольно задержался на горке окурков в пепельнице.

— Батоно Шалва, мне необходимо еще раз поговорить с вами, уточнить кое-какие факты, связанные со смертью Магали Саджая.

— Понимаю… — глухо сказал профессор, не поднимая головы. — Он был не просто ассистентом… — Профессор закурил и заходил по кабинету. — Глядя на Саджая, я обретал поразительную уверенность в себе, в своей работе… Не пойму: что толкнуло его, человека разумного, на столь нелепый шаг? Все не верится, все кажется, я во сне.

Профессор опустился в кресло.

Мигриаули молчал.

— Я не позволил ему, был категорически против, — едва слышно сказал Узнадзе.

— Что? Что вы не позволили? — Мигриаули подался вперед, в упор посмотрел на профессора, но тот не ответил. — Я понимаю, вам трудно говорить, но…

— Да, никак не примирюсь с его смертью, разум отказывается верить… Я и мысли не допускал, что он, молодой, преуспевающий, пожертвует собой! Виноват, виноват я в том, что позволил Саджая с головой уйти в исследование, дневать и ночевать в лаборатории! И именно в тот злополучный вечер меня не было там! Будь я рядом, он не сделал бы этой глупости! — Профессор поднес к дрожащим губам сигарету.