Возмездие. Рождественский бал - [111]

— И ты думаешь, он возбудит дело? — ехидно спросил пожилой врач профессора, когда они вышли из дома.

— Почему бы и нет?

— Что посеешь, то и пожнешь, — глубокомысленно заметил врач.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился профессор.

— Видано ли, чтобы человек сам против себя возбуждал дело?

— Так ты имеешь в виду… — профессор остолбенел.

Русудан пришла одна. Как всегда стройная, элегантная, глаза полны слез, приличествующих случаю. Она приложилась к щеке Рамаза и пожала руку дольше, чем этого требовал обычай, заглянула ему в лицо и сдержанно всхлипнула, картинно поднеся к глазам изящный батистовый платочек.

Рамаз был как в тумане, плохо помнил, как кто-то пожимал ему руку, кто-то целовал, кто-то что-то говорил.

Бено Бибилури похоронили в четверг. Стояла ужасная погода. Весь день небо было черным от грозовых туч, раздавались раскаты грома, сверкала молния, ветер поднимал тучи пыли. А когда гроб опускали в могилу, полил страшный ливень. Все пустились бежать, не подождав даже, пока могилу засыплют землей.

Манучар Баделидзе не присутствовал на похоронах. Из семьи Чикобава тоже не было никого, даже Наны. Стало быть, они навсегда порвали с Рамазом родственные узы.

— Значит, так тому и быть, — решил Рамаз, не особенно сожалея о разводе с женой.

Он проснулся на рассвете.

Голова была тяжелая. Не сразу вспомнил, что случилось, а вспомнив, почувствовал в области сердца острую боль, отдающую в лопатку.

Немного подождал, пока боль отпустит, затем быстро встал, нашел в аптечке корвалол. Накапав в стакан и разбавив водой, залпом выпил. Показалось, что стало легче.

Он поправил подушку и снова лег на диван. Зазвонил телефон. Он со стороны смотрел на аппарат. Брать или не брать? Поднял трубку — и чуть не выронил ее. Говорила Русудан:

— Еле дозвонилась… Если бы ты знал, как я хочу тебя видеть!

— Я нездоров… — сказал Рамаз слабым голосом.

— Ты ничего не знаешь?

— А что случилось? — встревожился он.

— Как, неужели ничего не знаешь?

— Ничего, — у Рамаза душа ушла в пятки. Он понял, что навалилось новое несчастье.

— Манучара сняли с работы.

— Что?! Невероятно… Откуда ты звонишь?

— С улицы. Надо встретиться, поговорить с глазу на глаз. Манучар сказал, что твои дела тоже плохи. Я проплакала всю ночь. Я не вынесу, если тебя арестуют. Покончу с собой!

— Хватит! Иди домой! Вечером позвоню.

Рамаз спустился за почтой, на передней полосе газеты увидел статью Отара Чхиквадзе о человеке, который вместо Рамаза сидел в тюрьме…

Рамаз остолбенел.

В этой же статье было написано о том, что врачи, загубившие отца Бибилури, рассказали, как попали в институт благодаря Рамазу Бибилури…

Рамаз долго стоял у окна и глядел на улицу. Взад и вперед сновали люди.

Он почувствовал внезапную жгучую зависть к ним. Почему-то все они выглядели благополучными и даже счастливыми. Только он, Рамаз Бибилури, обречен на вечные муки.

В последнее время он старался как можно реже оставаться один. В пустой квартире ему становилось жутко, нападал ничем не объяснимый страх.

Профессору Бибилури было от чего впасть в отчаянье.

«Как странен все же этот быстротечный мир, — размышлял он, — сплошь состоит из парадоксов и нелепостей, образуя между тем определенную закономерность… — Рамаз вернулся к вопросу менее отвлеченному и более актуальному в данный момент: — Почему так долго не является следователь? Интересно, какие возвели на меня поклепы мои «доброжелатели» и о чем меня будут допрашивать? Все же как трудно ждать… особенно когда ждешь беду».

Он вспомнил Манучара, которому в последнее время тоже несладко пришлось. А какой был мужчина! Как он дальновидно рассчитывал все! Да, похоже, где-то ошибся в расчетах и упал с заоблачных высот.

Подобная метаморфоза Манучара чрезвычайно расстроила Рамаза, и он, по своему обыкновению, снова пустился в дилетантское философствование. Как много, оказывается, у каждого из нас врагов! Стоит оступиться сильному мира сего, как все разом, дружно обнаруживают у него сплошные пороки и кидаются разоблачать их. Неужели поборники справедливости, бичующие павшего льва, не видели их раньше? Или смелости не хватало сказать властелину в глаза?! Тогда к чему весь этот крик и шум? После драки кулаками не машут. Как и все живое, человек недолговечен, слаб, он игрушка в руках фортуны. Ничто не поможет ему, если богине судьбы охота позабавиться.

Взять хотя бы Варлама. Казалось, все предусмотрел. Подобрал кого надо, где надо подмазал, кому надо подольстил, как надо словчил. Короче — обеспечил себе место управляющего. Все было утверждено, резолюции наложены, ситуация подготовлена. Оставалась простая формальность — коллегия министерства. Он шел туда уверенный в своем успехе, в ожидании похвал и поздравлений. А вышел посрамленный, уволенный с той должности, которую считал пройденным этапом.

Правда, для Писаны он не был образцово-показательным мужем. Но и она у него в долгу не оставалась, хотя счастья от этого ей едва ли прибавилось. Сплетни, что распространяют досужие кумушки, по всей вероятности, соответствуют действительности. Интересно другое — как доходит до их ушей то, что обычно даже близким не доверяют?