Возмездие. Рождественский бал - [109]

— Приходи завтра в два часа дня, — разомлела сестра Манучара. — Я буду дома одна.

Варлам вышел на улицу, задыхаясь от злобы, но утешал себя мыслью, что сполна отплатил Манучару за вероломство.

* * *

— Жена на самом деле сбежала? — смеялась Русудан.

— Ушла, — уныло ответил Рамаз.

— Ну и дура! Я на ее месте никому не уступила бы такого красивого мужа.

— Разлюбила, потому и бросила.

— Ничего подобного! Это ты другой увлекся, вот она и не выдержала.

— Откуда ты знаешь?

— От Додо. Она сказала еще, что больше не любит Манучара и тоже хотела уйти, но потом почему-то раздумала.

— А ей зачем уходить?

— Манучар таскается к другим. Вы, мужчины, глупы и самодовольны. Думаете, что только вам можно изменять.

— Ого! Да ты, как я погляжу, слишком много знаешь. Нана совсем не такая.

— Потому и сбежала, не вынесла твоей измены.

— Хватит, Русико.

— Ты сейчас холостой. Кто откажет такому жениху?

— Допустим. А ты что скажешь? Нравлюсь я тебе?

Русудан призадумалась.

— Если принять во внимание твое положение, твое состояние… Обязательно пошла бы.

Рамаз рассмеялся.

— Зарплата у меня и вправду большая, но насчет состояния — уж извини.

— Не прибедняйся, о твоем богатстве весь город знает. Твоя же родня говорила: он переплюнул даже своих учителей.

— Помолчи, Русудан, — забеспокоился Рамаз, — не повторяй чужих слов.

— Если это плохо, почему ты так поступаешь?

— Я ничего подобного себе не позволял.

— Хочешь, докажу, что ты врешь? Когда придешь к нам, я вытащу из подвала один чемоданчик, который ты когда-то нам подарил. Господи! Сколько там драгоценностей — глаза разбегаются.

— Если не будешь держать язык за зубами, я все расскажу твоему брату.

— А я-то думала, ты жениться на мне собираешься. Смотри, какая я красивая! А ты богатый. Богатый муж — это то, что мне сейчас нужно. А ты еще и интересный. Поэтому я согласна стать твоей женой.

Рамаз решительно подошел к Русудан, чтобы отвесить ей звонкую оплеуху, и уже занес было руку, но, заглянув ей в глаза, прочел в них искреннее восхищение, непосредственность и еще… нежность. Рука его опустилась, он растерялся.

Русудан приподнялась на носках и робко приблизила к нему свои губы. Соблазн был слишком велик. Он рывком притянул к себе девушку и, почувствовав гибкую талию и упругую грудь, совсем потерял самообладание…

* * *

Он встал рано. Привычным взглядом окинул богато убранную комнату и залюбовался искрящейся всеми цветами радуги табакеркой. Он любил эту бриллиантовую вещицу не столько за красоту, сколько за память о своем триумфе.

Это была та самая табакерка, которую Бено подарил Манучару, дабы заручиться его покровительством, когда над сыном нависла опасность. Манучар, дав достойную оценку подарку Бибилури, решил презентовать ее жене начальника, дабы заручиться ее покровительством, когда мог оказаться в опале. Жена начальника, повстречав однажды зеленоглазого молодого профессора, не устояла перед его чарами и, дабы заручиться ответной любовью, пожаловала Рамазу эту самую табакерку. Рамаз намек понял и проникся к даме пылкой страстью на неопределенный, ею установленный период. Но табакерку с тех пор всегда носил с собой как реликвию.

Он вошел в ванную, встал под холодный душ и окончательно отрезвел. Из зеркала на него смотрел солидный, в меру упитанный мужчина с благородным профилем и усталыми глазами. Вполне подходящий вид для того, чтобы начать все заново, если повезет, конечно. Как же он, Рамаз Бибилури, дошел до того, что сам у себя вызывает омерзение?! Еще недавно он чувствовал себя вполне уютно. Преодолевал препятствия, бежал по общественной лестнице вверх, бежал, не оглядываясь, порой кого-то отталкивая, порой взбираясь кому-то на плечи, главное — повыше и побыстрее. И вот — добежал. Можно было, конечно, влезть и повыше… Если не задумываться. Да вот — на тебе, пришло в голову посмотреть на себя со стороны — теперь нет покоя.

Пробовал удариться в загул — не помогло, кинулся за помощью к друзьям — друзей-то и не осталось, даже дома стояла зловещая тишина.

Рамаз отошел от зеркала. Он успел заметить, как постарел.

В гостиной нос к носу столкнулся с Бено. У отца был нездоровый серый цвет лица, он как-то сник, ссутулился и даже ходить стал шаркающей походкой.

— Уходишь? — спросил Бено.

— Да. Тебе что-нибудь надо?

— Нет, я так… хотя, — Бено опустился на стул. — Будь осторожен. Времена изменились, люди стали злые…

— Ты плохо спал?

— Слухи идут нехорошие. Кого-то снимают, кого-то арестовывают. И что за собачья жизнь настала — ничего не разберешь!

— Боюсь, ты нездоров. Врача вызвать!

— На кой черт мне врач, когда ты здесь! Не я, а ты не спал всю ночь! Что тебя терзает? Нам надо серьезно поговорить.

— Что случилось? Ты нервничаешь, уж не Манучара ли сняли?

— Скоро и у Манучара наступят черные деньки.

— Ты что-то знаешь?

Бено опустил голову, тяжело вздохнул.

— Вчера вечером Варлама прокатили.

— Как это — прокатили?

— На коллегии министерства… Ты же знаешь, он должен был стать начальником управления. Он им уже не будет…

— Почему?

— На фабрике дело открылось… Главного инженера арестовали, заведующего складом, еще кое-кого…

— Когда?

— Три дня назад. Там какой-то Касарели появился, он и заложил всех. Варлам хочет спрятать все ценное.