Возмездие - [267]

Много говорилось и о хлебозаготовках (через полтора месяца, в феврале, Иосиф Виссарионович отправился в большую поездку в Сибирь).

В перерыве съезда, не сдержав раздражения, Иосиф Виссарионович принялся резко выговаривать Бухарину за его пренебрежение к постоянному пополнению своих знаний. Он же совершенно не учится, не читает. Не окончив даже гимназии, продолжает обходиться старым багажом. А что там, в багаже-то? Один Писарев с его устойчивым презрением к русской культуре. Если Писарев громил «дворянскую культуру», то Бухарин «сбрасывает с корабля современности» не только «мужиковствующих», но и Пушкина с Тютчевым… Научился болтать по-немецки — и уже европеец? Поклоняется авангардизму — и уже поскакал впереди прогресса?

Оскорбившись, Бухарин запальчиво назвал желчного Генсека «мелким восточным тираном» и убежал.

С того дня они перестали разговаривать и даже не здоровались.

* * *

В декабре 1929 года страна и партия пышно отпраздновали полувековой юбилей Генерального секретаря. Тогда впервые на улицах появились красочные портреты Сталина.

После этого бухаринцы решили сменить тактику. Сам Бухарин, а также Рыков и Томский обратились в ЦК партии с покаянным письмом: «Мы — ошиблись!» Они поклялись, что отныне полностью переходят на партийную платформу. Такими же лицемерами и притворщиками оказались Крестинский, Розенгольц и полтора десятка других, кто сейчас сидел в загородке перед трибуналом.

Розенгольц… Чем прославился этот деятель? Своей исключительной жестокостью. Его боялся даже Блюмкин, «самый отчаянный еврей в ВЧК». При подборе кадров у Розенгольца был один единственный критерий: «Сколько контриков сумел шлёпнуть?» Только Розенгольцу поручалось Троцким проведение самых массовых расстрелов. Недаром в «День X» именно Розенгольцу предстояло пробраться к Сталину и застрелить его.

На первых судебных процессах Бухарину места не нашлось. Его считали мелким пакостником, истасканным эротоманом, человеком низменных страстей, который привык использовать доставшуюся ему власть, как вечный пропуск к роскошному столу с самыми изысканными яствами. На конкретные политические действия его признавали просто неспособным. В расчёт при этом брался здравый смысл главных заговорщиков: они обязаны были отдавать себе отчёт, что связываться в серьёзных делах с таким гнилым типом им явно не с руки.

Ежов тем временем продолжал настойчиво копать. Подозревая всех и каждого, он ворошил прошлое многих партийных работников. Высокий ранг подозреваемого его нисколько не смущал.

Богатая пожива ждала его в архивах царской охранки. Спалить всё без остатка не сумели, кое-что сохранилось, и было вытащено на свет.

В агентурных донесениях лета 1915 года сообщалось о поездке трёх социал-демократов в Стокгольм. Цель поездки? Конфиденциальная встреча с представителями банка Варбурга. Старшим из приехавших был некто Мойша Долгалевский. Этого имени нигде, ни в одних списках не значилось. Двух других визитёров Ежов установил быстро: это были Г. Пятаков и Е. Бош. Так кто же этот таинственный Долгалевский? Надо полагать, рангом он повыше Пятакова… Перед трудностями Ежов никогда не отступал. Тайну псевдонима «Долгалевский» он всё же установил: это был Бухарин!

Деньги на революцию… Связь с банкирами… Самое сокровенное, самое тайное!

Ранг Бухарина в глазах Ежова моментально вырос. Ему становилось понятно, почему именно этого человека Свердлов назначил на такой важный пост, как главный редактор «Правды».

Разоблачением Бухарина следствие занималось с особенною кропотливостью. Ежов сам, без сталинской подсказки, раскопал среди малоизвестных ленинских работ статью «Кризис партии». Уже тогда, в январе 1921 года, Вождь с возмущением писал: «…Верхом распада идейного являются тезисы Бухарина. Это полный разрыв с коммунизмом. Прежде главным был Троцкий. Но теперь Бухарин затмил его. Он договорился до ошибок, во сто крат более крупных, чем все остальные ошибки Троцкого, вместе взятые». Тогда Бухарин затаился и стал ждать подходящего момента. Он понял, что поспешил и выскочил не вовремя (а сам тем часом втирался в ленинскую семью, обхаживая несчастную Маняшу, сестру Ленина). Время для ответного удара вскоре наступило: в мае следующего года Ленина свалил первый инсульт. И тогда Бухарин напечатал в «Правде»: «Политика Ленина губительна для революции!» Это был приговор заболевшему Вождю (то-то Ленин стал метаться и просить яду).

Бухарин уверенно «обрабатывал» отведённый ему участок заговора. Его выкормыши заняли все сколько-нибудь важные посты в идеологии. Это была пресловутая «бухаринская школа», орда шкурников-цитатчиков, начётчиков и фарисеев.

Удалось установить участие Бухарина и в организации повального голода в стране. Это искусственное бедствие стоило советскому народу миллионов жертв.

Юношеская мечта Бухарина об антихристе осуществилась: он стал редкостным Иудой. И достиг на этом гнусном поприще выдающихся успехов.

Мало-помалу выявились настолько омерзительные делишки, что Вышинский, государственный обвинитель на процессе, не удержался и назвал этого совершенно разложившегося прохвоста «помесью лисицы и свиньи». Бухарин производил наиболее отвратительное впечатление из всех, кто томился в загородке.