Возмездие - [16]

От жены Куприна, терпеливо таскавшейся на Гороховую, досадливо отмахнулись: «Да расстреляли его к чёртовой матери!» Женщина упала в обморок. Когда её привели в чувство, комендант рассмеялся: «Вы, сударыня, шуток совсем не понимаете!» Куприна освободили, но спасло его чудо: в списках на расстрел он значился.

Хуже оказалось положение Блока. У него нашли дневники. Суровым следователям на Гороховой записи поэта показались «чудовищно контрреволюционными».

Надо сказать, что именно Блок приветствовал революцию всем сердцем. Даже узнав, что мужики сожгли его родовое имение Шахматово, он глубокомысленно объяснил это варварство историческим возмездием за былой помещичий гнёт своих предков. «Мне отмщение и аз воздам…» Сразу же после царского отречения Блок стал секретарём Чрезвычайной комиссии, созданной Временным правительством для расследования преступлений царского режима.

Насколько ослепляющей была революционная эйфория поэта, настолько угнетающим вышло его ужасное прозрение от всего, что он увидел и с чем соприкоснулся.

Вот его записи в потаенном дневнике:

«История идёт, что-то творится, а жидки жидками: упористо и умело, неустанно нюхая воздух, они приспосабливаются, чтобы не творить, т. к. сами лишены творчества, вот грех для еврея…»

27 июня 1917 года:

«Чем больше жиды будут пачкать лицо Комиссии, несмотря даже на сопротивление „евреев“, хотя и ограниченное, чем больше она будет топить себя в хлябях пустопорожних заседаний и вульгаризировать при помощи жидков свои идеи, — тем более в убогом виде явится Комиссия перед лицом Учредительного собрания».

4 июля:

«Господи, когда я отвыкну от жидовского языка и обрету вновь свой русский язык!»

Запись 8 июля:

«Со временем народ всё оценит и произнесёт свой суд, жестокий и холодный, над всеми, кто считал его ниже его, кто не только из личной корысти, но и из своего еврейско-интеллигентского недомыслия хотел к нему „спуститься“».

Из подвалов на Гороховой великого поэта всё же удалось освободить, но вышел он оттуда уже больным непоправимо.

Пафос революции питал его поэтическое творчество.

Ужас революции сломил жизненные силы…

* * *

Однажды Фёдор Иванович застал у друга заплаканную балерину А. Р. Нестеровскую, бывшую замужем за великим князем Гавриилом Константиновичем, сыном известного в литературе «К.Р.» — поэта. Она просила помощи. Её мужа арестовали, ему грозил неминуемый расстрел. Моисей Урицкий с особенным сладострастием вёл дела взятых под стражу членов царской династии. Впоследствии он похвалялся, что одним махом подписал расстрельный приговор сразу 17 великим князьям… Нестеровская рассказывала, что сумела пробиться к Урицкому и, как она выразилась, «валялась у него в ногах». Палач пообещал неопределённо. Надежд, она считала, не осталось никаких. И в Петропавловской крепости, и в подвалах на Шпалерной расстреливали каждую ночь.

Горький с надеждой обратился к Фёдору Ивановичу: у того вроде бы имелись неплохие отношения с Глебом Бокием. Если бы только Бокий захотел… К счастью, Бокий оказался в хорошем настроении, он изволил «захотеть». Великого князя Гавриила удалось перевести из тюремной камеры в больницу, там его освидетельствовал старинный знакомец доктор Манухин. С докторским диагнозом великого князя отпустили на волю, и он счёл за благо укрыться на квартире Горького, рассчитывая, что там его не тронут. В общем, расстрела Гавриилу Константиновичу удалось избежать.

Но как быть дальше?

Спасённому следовало поскорее убираться из Петрограда. Цель была близка — Финляндия, рукой подать. Ещё недавно там снимали дачи. Однако теперь требовалось разрешение на поездку. Дать её мог только сам Зиновьев.

Горький уже убедился, что его просьбы лишь усугубляют положение тех, за кого он просил. Зиновьев поступал наперекор писателю.

Надо ли гадать, как поступит этот узурпатор, если узнает, что речь идёт о великом князе?

Горькому было по-человечески жаль члена императорской фамилии. Угораздило же его родиться именно Романовым! С другой же стороны — разве родителей выбирают? По-нынешнему выходило, что — следовало выбирать. Иначе… иначе очень плохо.

За голубую кровь несёт свой крест великий князь!

Фёдор Иванович, посматривая на дверь комнаты, в которой поселилась у Горького великокняжеская чета, с досадой крякнул. Он помнил, что Гавриил Константинович тоже был не чужд демократическим стремлениям: тоже ждал и Конституции, и революции.

— На Францию молились, — говорил Шаляпин. — Но там бунтовали одни сапожники. Их понять можно: хотелось господами стать. Но чего, скажи ты мне, добивались наши великие князья? Хотели стать сапожниками?

Не отвечая, Горький ткнул окурком в пепельницу. Он думал о своём.

— Может, всё же снова к Бокию?

— Напраслина. Ты лучше Марью припряги. Она Зиновьева сокрушит.

Он имел в виду М. Ф. Андрееву.

Совет был дельный. С первых же дней советской власти Мария Федоровна оказалась не только с массой высоких знакомств, но и со всеми признаками немалого значения собственной персоны.

Оставалось решить деликатный вопрос: как её уговорить? Сам Горький для этого явно не годился.

История второй женитьбы великого писателя целиком связана с Московским Художественным театром. Тогда, в самом начале века, большим общественным событием явилась постановка пьесы «На дне». Успех был оглушительным. Имя Горького полетело по европейским странам и проникло даже за океан. В те дни и состоялось знакомство автора нашумевшей пьесы и немолодой, но слишком эффектно выглядевшей актрисы.