Возмездие графа дона Хулиана - [9]

Шрифт
Интервал

: заранее испытывая блаженство, закладываешь меж листов жирного овода — бац! : consummatum est[43] : загублен безупречный одиннадцатисложник, смазан изящный терцет! : из груди твоей едва не вырывается ликующий вопль Тарзана : твоя бьющая через край бурная радость пробуждает от спячки смотрителя : он зевает, как людоед, потягивается и встает, чтобы направиться в твой сектор : ты едва успеваешь прихлопнуть оставшихся насекомых и принять серьезное выражение, какое бывает у человека, с головой ушедшего в изыскания : посматриваешь на шагающие ноги смотрителя : теперь он с непонятной озабоченностью смотрит в окно и осмеливается сделать традиционное замечание о погоде — если ветер не переменится, завтра, пожалуй, будет дождь, как вы думаете? : ты говоришь, да, вероятно, и он, удостоверившись, что все в порядке, направляет свои стопы обратно и, секунду поколебавшись, снова погружается в кресло : онтологически тонет в нем : пора сматывать удочки, ты идешь ставить книги обратно на полки : сначала на нижние, затем, приладив лестницу, на верхние : каждую на свое место в этом надежном пантеоне : возвращаешься к конторке и прячешь в карман мешочек : с четким сознанием выполненного долга пересекаешь зал в обратном направлении, минуя толстуху с зонтиком, даму в трауре и ярого почитателя «АВС» : когда наружная дверь закрывается за тобой, из вестибюля снова доносится заливистый звон колокольчика

в памяти твоей еще живут переплетенные, как виноградные лозы, стихи Поэта, который, страдая от одиночества в многолюдной пустыне, с мрачным упорством и неугасающим пылом создавал невесомую, но реальную красоту : эта реальность оказалась поразительно долговечной и, пройдя невредимой через века, шлет тебе спасительные знаки из окружающего тебя хаоса : вызволяет тебя из коварного, обманчивого лабиринта : лабиринта будней, построенного из податливой губчатой материи : и ты не знаешь, где правда : то ли в осязаемых вещах, то ли в запомнившемся стихотворении : и вот ты идешь, выписывая иероглифы по лабиринту улочек, и не можешь решить, в чем же она, эта правда : ты смешался с толпой, но не растворился в ней : ты настроен на другую волну : чутко улавливаешь присутствие (или вторжение?) знаков, которые нарушают (или разрушают?) видимый порядок вещей : резкие движения, тревожные шумы, грубые жесты : маленькие (глухие) взрывы ярости : это уравнение со многими неизвестными, письмена, которые ты никак не можешь прочесть : будто видишь без конца прерывающийся сои : открываешь глаза и просыпаешься окончательно : ДЖЕЙМС БОНД, ОПЕРАЦИЯ «ГРОМ», последние дни на экране : снова идешь мимо террас кафе и туристических агентств : крестьяне-кабилы, женщины под чадрой, солдаты в увольнении : и вдруг на тебя обрушивается грохочущая лавина звуков из гнусавого музыкального автомата — группа «Роллинг стоунз» : громкозвучный вызов обществу, который тонет и растворяется в насыщенной шумом и светом атмосфере, будто ручеек в океане или отдельный акт милосердия в необъятном море безымянного страдания : порадует немногих, а все прочие остаются обездоленными : но с другой стороны, многим от такого благодеяния ни жарко, ни холодно : продавцы лотерейных билетов, жулики, чистильщики обуви — спутники, обращающиеся вокруг автобусной станции : на этой орбите они добывают скудные средства к существованию : гоняются за увертливой судьбой, которая ловко ускользает из рук, едва к ней прикоснешься : или одарит жалким подобием улыбки — это высшая милость, какой можно от нее ждать : мизерная плата за услуги, чаевые лишь затягивают болезнь, не излечивая от нее, не избавляют от постоянного сознания неудачи : среди корзин, узлов и чемоданов стоят или сидят терпеливые пассажиры из Арсилы, Тетуана или Лараша, расписание не соблюдается : ты поднимаешься по склону к стоянке такси : кинотеатр «Америка» и лестница, ведущая к кожевенному заводу : на каждой площадке — нищие и облокотившиеся на парапет бездельники : знакомый, привычный путь, ты мог бы пройти его с завязанными глазами : свернуть налево, на улицу Тапиро, пройти мимо кафе «Асотеа» и массивной двери со стертой надписью «Дон Альваро Перансулес, адвокат» и выйти на улицу Бен-Шарки, обойти отель «Куба» и войти в крытую галерею, где развешаны портреты футболистов, давно минувшей славы Марокко : в этот час мавританское кафе мирно дремлет : любители игры в лото еще не пришли, на помосте для оркестра никого нет : ретушированные фотографии, которые украшают стены, похоже, как и ты, жаждут вновь услышать пронзительный голос флейты и увидеть женскую пластичность мальчика-танцора : редкий полевой цветок, клонящийся то в одну, то в другую сторону под звуки лютни : в густой атмосфере, насыщенной табачным дымом и аппетитными запахами : пахнет чаем с мятой и капелькой гашиша : продавец лотерейных билетов вытаскивает из мешка пронумерованные кусочки картона, а его помощник тем временем кричит что есть мочи — tlata! achra! settin![44] : ты выпиваешь ароматное питье и закуриваешь первую сигарету : со стен глядят с молчаливым одобрением всевозможные звезды : Пеле, Кассиус Клей, Умм Кальсум, Фарид-эль-Аттраш : здесь царствуют они, а не Бочонок : тут нет твоих непроходимо тупых сородичей, и ты сам вроде бы араб, чистокровный араб : друг и соратник могучего Тарика : Ильян, Урбано или Хулиан : с балкончика видно море и вражеский берег : день в разгаре, сияет солнце, так приятно вдыхать свежий воздух : но ты не решаешься подняться на балкончик и лишь бросаешь взгляд на эркер, где обычно устраиваешься : снизу он кажется крошечным, и сейчас там сидят два полных араба в бурнусах, занятые, судя по всему, молчаливым созерцанием друг друга : идешь дальше по Португальской улице, проходишь врезанные в крепостную стену жилища : в поисках подлинной реальности, скрытой под внешним блеском : пытаешься расшифровать закодированное послание, знаки которого доходят до тебя спорадически : едва успеют привлечь твое внимание, как сразу же исчезают : вот идет юноша с транзистором, отгородившись от окружающей среды легкой мелодией, которую можно носить с собой : он создал себе тончайшую оболочку, индивидуальную микроатмосферу : по мере того как он приближается к тебе, музыка становится громче, но за твоей спиной вдруг обрывается, ее сменяет самодовольный голос диктора : дорогие радиослушатели, мы передавали отрывки из сифилиды Фридерика Шопена : сифилиды или сильфиды? : какая разница : послание допето до тебя, и вестник, окруженный мелодичным прозрачным гало, удаляется, оставляя тебя погруженным в собственные догадки : sauvez une vie, donnez votre sang : а почему бы и нет? : кровь, разлитая по бутылочкам с этикеткой общества caritas


Еще от автора Хуан Гойтисоло
Памяти Луиса Сернуды

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Печаль в раю

Герои романа Гойтисоло — подростки, почти дети. Война навсегда обожгла это поколение, оставила незаживающий рубец, лишив их детства. Детям из «Печали в раю», в подавляющем большинстве сиротам, рано довелось увидеть горе и смерть. Война вытравила в их душах сострадание, отзывчивость, доброту. С одной стороны, это обычные мальчишки, которые играют в «наших и фашистов», мечтают то убежать на фронт, то создать «Город ребят». Но война наложила на эти игры страшный отпечаток, стерла в сознании грань между игрой и реальностью.


Каин и Авель в 1936-1939 годы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ловкость рук

Романы, с которыми знакомится здесь читатель, написаны Хуаном Гойтисоло на протяжении первого десятилетия его литературной деятельности. Писатель проделал за это время немалый путь вместе со своим народом. Через развенчание фашистской лжи пришёл он к утверждению антифашистского идеала.Франкистский режим признал Гойтисоло серьезным противником.Романы «Прибой» и «Остров» были запрещены цензурой, они увидели свет за границей. Последние годы писатель живет во Франции, сохраняя тес­ную связь с родиной, не останавливаясь в своем творческом развитии.


Остров

Одиннадцать дней «сладкой жизни» в курортном городке Торремолиносе близ Малаги. Сытые бездельники, неотличимые от иностранных туристов, морские купанья, пьянство, разврат, судорожное веселье и почти истерическое бесстыдство. Городок превратился в обособленную страну, настоящий остров: мужья изменяют женам, жены изменяют мужьям, священник угрожает карами, и никто его не слушает».


Цирк

Перед нами захолустный городок Лас Кальдас – неподвижный и затхлый мирок, сплетни и развлечения, неистовая скука, нагоняющая на старших сонную одурь и толкающая молодежь на бессмысленные и жестокие выходки. Действие романа охватывает всего два ноябрьских дня – канун праздника святого Сатурнино, покровителя Лас Кальдаса, и самый праздник.Жизнь идет заведенным порядком: дамы готовятся к торжественному открытию новой богадельни, дон Хулио сватается к учительнице Селии, которая ему в дочери годится; Селия, влюбленная в Атилу – юношу из бедняцкого квартала, ищет встречи с ним, Атила же вместе со своим другом, по-собачьи преданным ему Пабло, подготавливает ограбление дона Хулио, чтобы бежать за границу с сеньоритой Хуаной Олано, ставшей его любовницей… А жена художника Уты, осаждаемая кредиторами Элиса, ждет не дождется мужа, приславшего из Мадрида загадочную телеграмму: «Опасный убийца продвигается к Лас Кальдасу»…


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.