Возлюбленная кюре - [60]

Оба были правы. В этом деле было слишком много загадок, слишком много противоречий. И тут Эрнест решился.

– Мы должны что-то предпринять! – воскликнул он. – Нас попытались обмануть, но я не верю, что мама умерла из-за того, что пила слишком много, сколько бы кюре с доктором об этом не твердили. Вино она любила, это правда, но оно ей не вредило, и мы никогда не видели ее пьяной. И кроме предположения, что у матери сначала образовался перитонит, а потом она умерла от кровоизлияния в мозг, мы ничего определенного так и не узнали!

– Увы, Эрнест, мы узнали, что перед смертью Анни очень страдала. Даже трактирщику в Мартоне это известно!

Эльвина прижалась лбом к плечу мужа и заплакала. Му́кой было представлять себе мать, терзаемую страшной болью вдали от них, своих детей!

– Завтра же я напишу доктору, – решил Эрнест, у которого тоже стояли слезы в глазах, – и потребую внятных объяснений и официальное свидетельство о смерти, где был бы указан недуг, который убил нашу мать.

Было уже очень поздно, около часа ночи. Члены семьи и друзья еще раз выразили свои соболезнования, и все разошлись по домам.

Вернувшись к себе, Эрнест еще долго не ложился. Он составил послание доктору де Салиньяку, а потом, терзаемый подозрениями, приступил к написанию второго письма – к Ролану Шарвазу.

Мсье!

По возвращении в Ангулем мы рассказали родным все, что узнали от вас о болезни матери, а также о том, с какой поспешностью ее похоронили.

Мы перечитали ваше письмо, в котором говорится, что смерть наступила 7 декабря 1849 года, датированное тем же числом. Мы приехали в Сен-Жермен на следующий день, то есть 8 декабря, и наше удивление было велико, когда мы узнали, что мать похоронили накануне.

Мы перечитали также письма матери за тот период, когда она состояла у вас на службе, и восстановили в памяти некие события, о которых она нам рассказала и о которых вы с ней неоднократно беседовали, так что наше неудовлетворение, полагаю, вполне объяснимо. Нам нужны доказательства более убедительные, чем те, что мы от вас получили, и предоставить их вы должны в самые сжатые сроки.

Если мы не получим от вас удовлетворительного ответа, то будем вынуждены обратиться с жалобой к прокурору Республики, настолько мы недовольны халатностью, которую вы проявили, не сообщив своевременно о тяжелой болезни нашей матери. Несмотря на то что мы живем недалеко от Сен-Жермен, мы не знаем, от чего и как она скончалась.

Эрнест Менье

* * *

Напрасно Эрнест, Эльвина и семья Герен ждали ответа обратной почтой. Прошло три дня, а письмо из Сен-Жермен так и не пришло. Но колесо судьбы было уже не остановить.

Коллега Эрнеста, портной по фамилии Наден, подошел к нему на улице де Пари и, выразив свои соболезнования, сообщил, что в числе его клиентов есть некий кюре Шарваз.

– Хочу вас уведомить, мой дорогой Менье, что кюре из Сен-Жермен очень недоволен. Вчера он обратился ко мне с просьбой сшить для него штаны и в конце письма пожаловался, что вы его в чем-то необоснованно подозреваете. Он даже подумывает подать на вас в суд за клевету!

– Что?! Значит, написать вам у Шарваза время есть, а ответить на мое письмо – нет?! Кроме того, у него хватает наглости рассказывать всем, что он подаст на меня в суд? Благодарю вас за предупреждение, мсье Наден! Лучший способ защиты – нападение, так, кажется, говорят? Но я так это не оставлю! Мы еще посмотрим, кто в этом деле прав, а кто виноват!

В тот же день Эрнест составил официальное изобличающее письмо и отправил его прокурору Ангулема.

* * *

А что, спросите вы, происходило в Сен-Жермен-де-Монброн в эти три дня? Ролан Шарваз получил письмо Эрнеста Менье, и этот лист бумаги обжег ему пальцы – столько в нем было завуалированных угроз.

– Старая ведьма все рассказала сыну! Он знал обо мне и Матильде, когда приезжал сюда. И его шурин тоже знает. Пока я играл перед ними роль кюре, они слушали меня и думали о другом!

Пришло время подумать о том, как вести себя, если начнутся неприятности. Склад ума Шарваз имел скорее инстинктивный, нежели логический, но при этом хорошо умел скрывать свои чувства.

За время своего служения он настолько привык изображать богобоязненность и серьезность, что обязанности священнослужителя исполнял легко и убедительно. Он даже уверил себя, что может быть хорошим кюре, когда это нужно. О своих дурных поступках – адюльтере и последовавшем за ним убийстве – Шарваз попросту предпочитал не думать.

Анни умерла после четырехдневной агонии, и весь городок об этом знает. Кто станет ворошить это дело? «Зачем кому-то причинять мне неприятности? – говорил он себе. – Хватит и одного предательства Матильды… Ну и что с того, что моя служанка-выпивоха отдала Богу душу? Ее похоронили, и кюре из Мартона отслужил по ней мессу. Какие у сына могут быть ко мне претензии?»

Угрызения совести были кюре из Сен-Жермен неведомы, таким уж он уродился. Отсюда и его уверенность в собственной невиновности, и наглые угрозы в адрес Эрнеста Менье, о которых последнему стало известно из письма Шарваза мсье Надену, портному.

* * *

В эти дни Матильда де Салиньяк почти не выходила из дома. Часами она сидела у камина с вышиванием или книгой в руках.