Вожаки комсомола - [123]

Вот оно, настоящее счастье, о котором Александр мечтал. Вспомнился отец… Рано умер, не дождался этих дней. Как бы он радовался вместе с ним!

Возвращался поздно. Улицы спрятались в темноте ночи, и только кое-где мерцали в окнах одинокие огни. Вот уж и его улица. Миновал столетние осокори, вербы, впереди в хате загорелся в окне несмелый огонек и погас. Это окно ее, Шуры. Только сейчас вспомнил вдруг, что не виделись сегодня, как, бывало, раньше — каждый вечер.

«Неужели спит?» — промелькнула мысль. Ведь он же, кажется, говорил ей о сегодняшнем дне. Может, забыла?

И ему страшно захотелось поговорить с ней, порадоваться вместе. Сейчас же… И случилось все, будто в волшебной сказке. Юноша увидел у дощатых ворот едва различимую в темноте тоненькую фигурку девушки. Подошел к ней:

— Ты, Шура?.. Здравствуй!

— Здравствуй, Шура! — тихо проговорила она и внимательно посмотрела в сияющие глаза Александра. И все поняла: — Поздравляю!.. Ой, как я волновалась за тебя. Теперь вижу, все хорошо…

— Спасибо, — только и сказал Александр.

Они сели на скамейке у ворот и долго-долго еще говорили…

Шура Алексеева рано осталась без родителей, и одиннадцатилетней девочкой перебралась к родственникам из центра города на Демеевку. Теперь жили они с Бойченками на одной улице, через три хаты. Росли вместе…

Далекие, очень далекие демеевские вечера. То было еще в 20-е годы, а кажется, вчера. Трудное время. Но молодежь всюду успевала. После работы шумной ватагой собирались на улице хлопцы и девчата, шутили, пели песни… А когда приходило время расставаться, расходились по домам до следующего вечера. Он провожал веселую, смешливую Шуру. Тогда впервые робко проговорил: «Люблю!»

А потом решили пожениться… Не хватало посуды на свадьбу, и подруги Нонна и Шура бегали по родственникам. Александру было тогда девятнадцать лет, Александре — семнадцать.

И вскоре… Александр прибежал домой взволнованный:

— Собирайся, Шура, в дорогу! — И рассказал, что его посылают на станцию Круты председателем местного комитета, в самое пекло, где, говорили, свили себе гнездо бандиты и контра… Нужно наладить на станции работу, укрепить общественный актив, сплотить комсомольцев, передовых рабочих.

— А с квартирой как? — беспокоилась Шура.

— О, приготовили прекрасную!

Прошел почти год, как они поженились.

Эта поездка в переполненном людьми, тесном, прокуренном вагоне, хоть и с опозданием, стала их свадебным путешествием, а устроились они в небольшой комнатке месткома.

Работал на новом месте много. Надо было отстроить разрушенную еще со времен гражданской войны станцию, дать жилье железнодорожникам. А кроме этого, организовать различные кружки, самодеятельность…

Круты была узловой станцией, откуда отходила узкоколейка на Чернигов и Ичню. Актив месткома насчитывал шестьдесят человек. Это опора Бойченко, его помощники во всех делах.

В Крутах вовсю орудовали бывшие петлюровцы, кулачье, спекулянты. Вначале они хотели подкупить нового председателя, а потом стали угрожать.

Случилось это как-то под вечер. Вконец уставший после работы Александр сидел на завалинке. Через перелаз перемахнул какой-то незнакомый человек и, не заметив его, направился к веранде, но, увидев хозяина, пробасил:

— Извиняюсь… Не знаю, где тут у вас вход-выход.

Он провел рукой по бороде, словно для того, чтобы собраться с мыслями, и участливо спросил:

— Устали?.. — Бородач перевел взгляд на стоптанные, запыленные сапоги Александра. — Вижу, много приходится бегать… До осени ваши слабенькие сапожки того… А можно пошить новые. Только скажи, начальник, и как в сказке: пройдет одна ночь, и завтра утром будут стоять у тебя в кабинете. Желтые, со скрипом, какие и положено носить начальнику…

— Со скрипом? Желтые? — серьезно переспросил Бойченко, щуря глаза и повнимательней разглядывая гостя.

Бородач кивнул.

— Не беспокойтесь! — твердо сказал Александр и тут же сурово добавил: — Так и передайте тем, кто вас послал сюда: пусть не беспокоятся! Председатель месткома проходит и в дырявых, а их не спасут и желтые, со скрипом! Воевать будем не на жизнь — на смерть…

— Ну гляди, начальник, довоюешься… — со злостью сквозь зубы процедил бородач.

— Угрожаете? — спокойно сказал Бойченко, вставая. — Теперь все тут будет иначе! Верх возьмут рабочие! Запомните это!..

Тогда мало кто верил, что двадцатилетний юноша сможет изменить положение на станции. И вправду он был моложе многих. Но все его здесь с уважением называли Александром Максимовичем. Вскоре стали проводить раз в неделю политзанятия: их охотно посещали рабочие и служащие, организовали занятия с неграмотными. Руководил ими комсомолец Ваня Радченко.

Для тех, кто уходил в Красную Армию, устраивали в клубе вечера. Торжественно — с песнями и танцами. Но это кое-кому не нравилось, и в один из таких вечеров, когда должен был состояться концерт, кто-то поджег веревку, на которой висел керосиновый фонарь. Фонарь упал, и огромное помещение клуба сгорело. Но Бойченко не отступил: нашли старый барак и сделали из него клуб. В праздники здесь же проводили митинги, часто выезжали с оркестром в села. Мысль об оркестре родилась у Бойченко. Но где раздобыть инструменты? Посоветовались, решили: выменять их на платки, шапки, рукавицы, словом, на всякую одежду. «Оркестрантов» собралось семнадцать человек. Много репетировали и, наконец, сыгрались так хорошо, что о станционном духовом оркестре стало известно по всей округе.