Воздушный витязь - [58]

— Помните, мы с вами разучивали такой тактический прием. Разогнать свой аппарат навстречу противнику, не доходя вертикали над ним, пикировать с поворотом на его направление и как бы оседлать его. Такой маневр я и проделал. Открыл огонь с близкой дистанции. "Фоккер" был поврежден. Однако его пилот пытался вырваться за линию фронта. Я не отставал от него, делал вид, что хочу таранить, и таранил бы, вынуди обстоятельства. Противник, видимо, это понял и приземлился вблизи первого самолета, а я за ним. Оказалось, это был командир эскадрильи, майор, а лейтенант — его подчиненный. Ну и хватит, друзья, об этом.

Командир авиационного соединения постоянно держит в поле зрения подготовку аэропланов к вылетам. Он регулярно обходит стоянки самолетов, спрашивает у механиков и мотористов, какие дефекты появляются, какие запасные части нужны. Нередко Крутень, заметив затруднение у какого-либо моториста, засучивает рукава и вместе с ним исправляет дефект. "Любит наш командир технику, знает ее на ять", — с гордостью говорят люди, готовящие машины к боевым вылетам.

Немалое внимание Евграф Николаевич уделяет своему "Ньюпору XXIII", с нарисованным на фюзеляже витязем. Машина командира должна быть образцом для остальных! Механик у него надежный — ефрейтор Матвеев, прекрасно знающий устройство мотора и самолета. Он неразговорчив, даже диковат на вид, но дело спорится у него в руках. И не было случая, чтобы в полете отказал хотя бы один агрегат или прибор.

Сегодня капитан застал Матвеева в состоянии крайней озабоченности. Фуражка сдвинута на затылок, пот льется по загорелой шее, по лицу. Заслышав шаги, он обернулся, чтобы приветствовать командира и снова принялся колдовать над расчехленным двигателем.

— Что, не лады в моторе? — спрашивает Крутень.

— Магнето не подчиняется, окаянное, — отвечает Матвеев, окая по вятски.

— Давай заменим на новое, — предлагает командир.

— Дело немудреное, да новое поберечь надо. Ничего, я добью и это.

— Ну смотри, тебе видней, — соглашается Крутень.

Через полчаса Евграф Николаевич возвратился на стоянку своего "ньюпора". Матвеев сидит в кабине самолета, мотор работает, и по звуку можно определить, что механик "добил магнето", дефекта как не бывало.

Ефрейтор вылез из кабины, доложил:

— Можно лететь, господин капитан.

— Спасибо, Матвеев, благодарю. — Крутень улыбнулся, а вот лицо Матвеева так и осталось хмурым — такой уж характер.

Нескончаемы заботы командира 2-й авиагруппы. Надо добиться того, чтобы всюду люди трудились на своем посту не за страх, а за совесть, чтобы не было ни одного изъяна в боевой работе. Происшедший недавно случай заставляет командира задуматься о караульной службе.

…Рядовой Еремей Огудин — своеобразная достопримечательность в строевой команде, охраняющей самолеты. Низкого роста, но широкий в кости, толстый, несмотря на тугое военное время, он неизменно обращает на себя внимание. Товарищи любят пошутить над ним:

— Слышь, Ерема, если немец пойдет на тебя в атаку и захочет, скажем, пырнуть штыком в живот? Что будешь делать?

— Обнаковенно, — отвечает Огудин.

— Как так обнаковенно? Немец длинный, ты до него не дотянешься своим трехгранным?

— А я прыгну на того супостата и откушу ему нос, — невозмутимо отвечает Огудин под общий хохот солдат.

— Дак как же так? Такого не может быть.

— А вот и бывает. У нас в селе лез на меня один здоровенный мужик. Я ему и откусил нос.

— А он что? Без носа так и остался?

— Сопилка у того мужика была большая. Половинка осталась при нем. Ничего, с ней и ходил.

— Как же тот мужик тебя не убил?

— Боялся, обходил стороной.

— Во какой Аника-воин у нас. Берегите, братцы, свои носы.

В светлых глазах Огудина пляшут хитрые огоньки. Он молодецки расправляет свои усы.

У Еремея две неистовые страсти: любит поесть и поспать. Есть он может сколько угодно, а спать — хоть сидя, хоть стоя, где попало.

— Главное твое оружие, Ерема? — спрашивают для смеха товарищи.

— Обнаковенно, — тянет солдат, хитро щуря глаза, зная, что ребята хотят позабавиться.

— Что обнаковенно?

— Главное оружие мое — ложка и котелок, — и он проворно вытаскивает из-за обмотки на ноге ложку и выстукивает по котелку, как по барабану, дробь.

Ночью Еремей Огудин был в карауле у самолета. Отстоял два часа, а на рассвете сморило, и он заснул, сидя на фанерном ящике в обнимку с винтовкой. Стоянка огласилась громким храпом. Тут как раз дежурный по аэродрому прапорщик с двумя солдатами.

— Это что такое? — возмутился прапорщик. — Сон на посту?

— Погодьте, господин прапорщик, — тихо попросил солдат. — Устроим Ереме спектакль…

Втроем они оттащили легкий "ньюпор" подальше, за другие самолеты.

— Подъем! — закричал над самым ухом Огудина прапорщик.

Еремей вскочил, очумело глядя на проверяющих.

— Где самолет, рядовой Огудин? Немец угнал? Я видел: какой-то аппарат взлетел. Под суд пойдешь.

Огудин, напуганный до смерти, бросился на колени.

— Братцы, не губите христианскую душу. Помилуйте раба божьего Еремея.

— Обязанности часового знаешь? — строго спросил прапорщик.

— Знаю, ваше скородие, истинный Бог, знаю.

— А почему спишь на посту?

— Бес попутал, ваше скородие.