Воздушный штрафбат - [108]

Однажды крупный чин из штаба фронта, разгневанный оттого, что восемь штрафников не смогли остановить 60 пикирующих бомбардировщиков «Ю-87» из элитной эскадры StG2 «Иммельман», прислал к Нефедову порученца с драконовским приказом: «Впредь каждый летчик-истребитель, совершивший посадку на исправном самолете и не добившийся результата в воздушном бою, будет предан суду военного трибунала! Если на самолете закончился боекомплект или отказало оружие, летчик обязан таранить бомбардировщик противника!» Нефедов отослал адъютанта генерала обратно со своим ответом: «Каждый дурак, которого даже в академии не смогли научить основам стратегии, обязан немедленно выстрелить себе в голову, постаравшись при этом попасть в мозг».

Оскорбленный генерал обратился в военную прокуратуру, а также пожаловался самому командующему фронтом на дерзкого Анархиста, для которого не существует требований субординации. Несмотря на свою крайнюю занятость, командующий решил лично разобраться в причинах конфликта и попросил своих помощников выяснить, как действительно было дело. Оказалось, что перед тем, как немецкие «пикировщики» атаковали штрафники, немцев встретила поднятая в полном составе по тревоге на перехват вражеской группы истребительная бригада из восьмидесяти трех самолетов. В ходе боя с сопровождающими бомбардировщики «мессершмиттами» советские летчики сбили шесть «юнкерсов» и четыре Bf-109, сами же потеряли восемнадцать самолетов. Затем настала очередь штрафников. Их «улов» составил одиннадцать бомбардировщиков и семь истребителей врага. При этом в ходе боя штрафники потеряли только одного своего товарища. После этого командующий вызвал обиженного Нефедовым генерала и сказал ему:

— Правильно тебя этот Анархист назвал. Только набитый дурак отдаст такой идиотский приказ подчиненным, которые так здорово воюют. Этого Нефедова с его людьми надо к орденам представлять, в центральной прессе их подвиг пропагандировать. А вместо этого все их победы распишут по соседним полкам. А они все равно воюют, как черти!

Но, даже несмотря на боевые успехи и растущий авторитет «нефедовцев», спрашивали со штрафников особисты чрезвычайно строго. Если у контрразведчиков появлялся хотя бы малейший повод обвинить пилота в трусости, они начинали заниматься им вплотную. Правда, в основном летчики подобрались отчаянные, драчливые и опытные. Но были и исключения.

В одной из первых тяжелых схваток Леня Красавчик неожиданно вышел из боя, бросив своего ведущего. И Нефедову, вместо того чтобы атаковать вражеские бомбардировщики, пришлось срочно разворачивать группу и идти на помощь товарищу, оставшемуся без прикрытия. Через три дня такая история повторилась вновь. Но каждый раз у одессита находились оправдания. То на его «ишачке» мотор забарахлил, то внезапно живот скрутило. Вообще-то, при интенсивных полетах летчики часто на нервной почве начинали страдать поносами. Но Нефедов чувствовал, что Красавчик ловко симулирует уважительные причины.

Гнать кого-то в бой силой Борису было противно. Он вообще никогда ни на кого не кричал: «Я тебе приказываю!» Все его распоряжения выполнялись сразу и без возражений, потому что Нефедову верили. Подчиненные видели, что командир не шкурничает, не отсиживается в штабе, а наравне со всеми ходит под смертью. В группе сама собой сложилась такая атмосфера, когда любой летчик считал бы себя подлецом, если бы вместо него на опасное задание полетел кто-то другой. Да и в бою каждый готов был отдать за друга жизнь. Они все стали одной спаянной командой. И, конечно, нельзя было позволить, чтобы из-за труса погиб честный человек.

Вскоре Леня в очередной раз сбежал с поля боя, бросив напарника. Конечно, можно было отдать одессита «на съедение» особисту части — майору Лакееву. За такое преступление и в обычной части полагался расстрел или десять лет лагерей, а уж в штрафбате — тем паче. Но Нефедову была отвратна сама мысль, что по его вине человека прикончат выстрелом в затылок, а его родственников объявят семьей дезертира и лишат продовольственных карточек, а то еще и осудят.

Когда Борис вернулся с задания, то первое, что ему бросилось в глаза — бойкая фигура Лакеева. Обычно флегматичный толстяк возбужденно крутился вокруг истребителя Одессы. Он напоминал охотничьего пса, взявшего след. Рядом понуро стоял Красавчик со шлемофоном в руке и растерянно оправдывался:

— Товарищ майор, что я — отмороженный какой? Честное слово: шасси внезапно вывалилось, сразу скорость начала падать. Какой от меня в бою толк!

— Эти сказки ты кому-нибудь другому рассказывай, а я дезертира за версту чую. Пойдешь под «шлепку», — пообещал особист. Тут он заметил Нефедова и рысью устремился к нему.

— Техники уже проверили: шасси в полном порядке. По-моему, дело ясное: я звоню в трибунал, — от возбуждения у особиста даже запотели стекла очков.

— Это всегда успеется, — поморщился Нефедов. — Подожди полчасика, я немного переведу дух и сам проверю самолет в небе.

— К чему такие формальности, — недовольно проворчал Лакеев. — Дело же ясное!

Запустив двигатель, Борис взлетел. Ушел подальше от аэродрома в противоположную от линии фронта сторону, чтобы не напороться на немецких охотников. Сделал несколько пилотажных фигур — шасси не вываливается. Затем выпустил колеса и снова убрал — все в ажуре.