Воздушные шары Сальви-Крус - [13]

Подумал так — и разлетелись в стороны все мысли прочие как несущественные. Еще гном вдруг ощутил жар, неведомый ему по опыту всей его прежней жизни. Он покраснел при этом, запунцовел, как эта моя пишущая машинка. Повернувшись кругом, он сначала медленно, словно нехотя, словно преодолевая невидимое сопротивление, а дальше все быстрей и быстрей, все ускоряясь, помчал обратно.

Такие они, гномы, то в одну сторону мчатся, то в другую.

Да, он торопился вернуться на покинутый им в спешке холм. И снова, одна лишь мысль владела его вниманием: скорей, скорей увидеть и поклониться! Поклониться великой вечной красоте, стать ее послушником, ее оруженосцем.

Но опоздал!

Когда прибежал он обратно, на знакомом до боли пригорке никого уже не было, и даже трава, примятая влюбленными, успела подняться, скрыв их следы.

Простояв в слезах на вершине холма до луны, собравшись с духом, гном наш отправился в дальние края, туда, где жили люди. Верилось ему, что в той стороне когда-нибудь обретет он вновь свой идеал.

Вот так, в конце концов, и оказался гном за мешком чернослива, хотя, как известно, обычно гномы не живут рядом с людьми и в их жилищах, это удел домовых. Конечно, когда здесь появился Булль, в доме этом жили совсем другие люди. Но — обо всем по порядку.

Поселившись в одной из квартир обыкновенного человечьего дома на сто двадцать семей, ни в одной из которых он не нашел ее, восторг своей маленькой души, гном по имени Булль загрустил, да так, что это не могло пройти незамеченным для окружающих. Он и прежде-то спал очень мало, а тут и вовсе сон потерял. Лишь только ночь своим бархатным колпаком гасила свечи дня, выждав немного для верности, пока затихнут все звуки жизни и мир уснет, убаюканный спасительными сновидениями, Булль отправлялся блуждать по этажам и квартирам уснувшего дома, используя для своих прогулок исключительно скрытые в стенах от посторонних взглядов вентиляционные шахты и ходы. Проходы те были такого размера, что он передвигался по ним совершенно свободно, не нагибаясь и даже не снимая с головы колпак. Правда, кое-где в тоннелях еще оставались кучи строительного мусора, острые края кирпича, положенного строителями кое-как не для себя, старались зацепиться за одежду, а наплывы окаменевшего раствора создавали такую теснину, что для продвижения вперед гному приходилось очень и очень потрудиться. И он трудился. Он стучал и царапал, отдувался и сопел, он кряхтел и фыркал, разбирая кучи и выравнивая стенки проходов, и жители дома, из тех, кто еще не ложился спать или чей сон был не глубок и чуток, слыша эти невнятные проявления посторонней неизвестной жизни, чувствовали некоторое смятение в душах. В такие моменты они старались поскорей прикоснуться к кому-нибудь другому, теплому и родному, чтобы прогнать страх и внезапный озноб одиночества. «Это сквозняки разгулялись в трубах», — говорили они, успокаивая себя и других. Но иногда от неизбывной печали Булль стенал и вздыхал просто так, дабы освободить грудь и облегчить душу, и тогда люди не знали, как им объяснить эти странные вздохи и стоны. Им даже казалось, что стонет сам дом. Не понимали соседи Булля по дому, что значат все эти звуки, а ведь больше всего на свете им хотелось все знать и все объяснять. Да ведь и каждый из нас, услышав что-нибудь такое странное в ночи никогда не заснет, и не спит до утра, пока не объяснит себе, что это было, что такое издало там этот звук. Ведь, правда, ну?

Не нужно объяснять, что систему вентиляции дома Булль изучил досконально. Во время своих долгих ночных блужданий он легко перебирался с этажа на этаж. Он открывал решетки вентиляционных люков, словно волшебные дверцы, и, забираясь через них в квартиры, всматривался в лица спящих людей. Не судите его строго, вспомните, что он был все-так не совсем обычным существом и не знал, что подглядывать, тем более, за спящими, нехорошо. Томленье, свойственное человеческой природе, попав в неподготовленную душу гнома, иной раз толкало его на необдуманные поступки и заставляло забывать об осторожности. Да и в квартиры он входил лишь тогда, когда там было абсолютно тихо, не желая невзначай попасться кому-нибудь на глаза. И все потому, что…

Вы разве не знали, что гномы не переносят человеческого взгляда? Да, представьте себе. Стоит посмотреть на гнома пристально, в упор, как он исчезнет. Совсем. Неизвестно куда. А кому такое может понравиться, когда неизвестно куда? Никому. По этой причине поначалу мне никак не удавалось сблизиться с Буллем. Я и рта раскрыть не успевал, только посмотрю в его сторону, а его уже и след простыл. И кто знает, подружились бы мы с ним когда-нибудь, или нет, не приди мне однажды в голову идея надеть черный очки. Просто, как будто меня нет. И, представьте, сработало! Оказывается, многие из гномов мастерят себе очки из зеленого и коричневого бутылочного стекла, и они реально защищают их от внезапной телепортации. Булль перестал бояться меня, когда я был в темных очках, и, таким образом, эта моя идея помогла нам с ним сблизиться.

Но вернемся к его ночным похождениям.

Подходя к спящему человеку, Булль всякий раз сладко замирал в надежде, что увидит, наконец, ту, что навсегда пленила его когда-то в лесу, на священном холме, и исчезла. И раз за разом из его маленькой груди, в которой жило и страдало большое сердце, исторгался глубокий печальный вздох, который независимо от его воли проникал-таки в людские сновидения маленькой тревожной тучкой. Кручинился наш гном все сильней, и все сильней он недоумевал по поводу своих постоянных неудач, ибо сердце его, смятенное чувством, подсказывало ему, что девушка, вошедшая в его мечты, была где-то рядом. Мир велик и огромен, а он, вишь ты, знал. Поэтому не было, не существовало для него другого места на земле кроме этой старой пятиэтажки.