— Не знаю.
— А кто? Кто знает?
— Бог, судьба, случай.
— Ты у них консультировался что ли, когда стрелял? — Крокодил прислонился к стене, стукнул кулаком по мрачному бетону и устало запрокинул голову. — Плохие советчики.
— Точно, — я потыкал мертвеца дулом пистолета.
— Не оживет, сволочь, не шелуди.
— Может, выстрелим в замок.
— Хрена лысого. Ты сам знаешь эту систему замков.
— Блин, — я потер нос.
— Сгнием здесь с покойником, или там на воле — один фиг. Неизвестно, что хуже.
— У меня две пули.
— У меня магазин.
— Счастливчик.
— О, да, миллион мне обеспечен.
Мы смеемся, но это вряд ли можно назвать смехом. Наши голоса больше походят на скрежет ржавых петель садовой калитки, которая болтается на ветру. Они дышат обреченностью.
Крокодил продолжает меня пытать своими вопросами, а я медленно утопаю в зелени искр, застилающих мне глаза. И я знал причину, как приманка приведшую меня в мышеловку судьбы.
Все просто до безобразия. Мы были знакомы с покойником. Давно, очень давно, когда меня еще не звали Шут, а имя, которое я носил, было больше похоже на имя живого человека, а не на кличку шелудивого пса. Он сделал мне больно. А теперь, больно сделал ему я. Око за око…
Будь ты проклят, мерзкий старик! Стоило увидеть его лицо, сурово-холодный изгиб бровей. Обознался? Нет! Чертовы десятки лет не сотрут из памяти ненависть. Я продолжал ненавидеть его все эти годы. Я ждал часа расплаты, знал наверняка, что когда-нибудь доберусь до него. А он даже меня не узнал. «Жалкие шавки Барона», — язвительно пробормотал он, ухмыляясь, когда осознал, кто мы такие и зачем пришли. Рука непроизвольно дернулась, и палец спустил курок. Без колебаний, без раздумий, без сожалений. Залпом раскаленного воздуха.
Я посмотрел на мертвеца, бледные губы продолжали ухмыляться, но уже не презрительно, а скорее непонимающе удивленно.
— Мне удалось, — проговорил я, приставляя пистолет к своему виску, — удалось вырвать у тебя другие эмоции, кроме презрения, которое не сходило с твоего лица, даже когда ты жрал свой проклятый пятничный стейк. И я победил! Теперь я дышу полной грудью! Дышу не тобой, а свежим воздухом! Вот уже целых 20 минут, которые для меня стали длиннее всей никчемной жизни. Так-то, — тихо смеюсь. — Прощай, папа!
