Войной опалённая память - [26]

Обстановка была сложнейшей. Враг находился со всех сторон. Помимо вступивших в полицию и открыто сотрудничавших с оккупантами, некоторые симпатизировали им и могли выдать нас в любую минуту. Но муж должен знать все.

— Дома оставаться тебе нельзя. На рассвете перейдешь в землянку в урочище «Поддера», где перед оккупацией мы кое-что припрятали. Ты эти места отлично знаешь.

«Боже мой! Кто мог подумать, что так все сложится, что наши тайники сослужат еще и такую службу», — подумала я о превратностях человеческой судьбы и начала описывать сложнейшую ситуацию.

— Из нашей деревни в полиции служит Юзик Герин, Франак Шлифтун, Виктор Курьянович — Зинин муж. Племянник Паречина — Коля Губарь, который из Клетишина, что под Пуховичами, живет здесь, и тоже в полиции. Несколько семей симпатизируют оккупантам. Сосед, который справа от нас служит у немцев по заготовкам. Который слева — работает у них кузнецом, ремонтирует оружие, шьет сбрую, подковывает лошадей полицаев и карателей. Мешаем мы ему развернуться, кивает в нашу сторону, доносы пишет, что ты не ушел с Красной Армией, а оставлен с райкомовскими работниками в лесу.

Из деревни Пересельки в полицию подался Миша Варивончик — сын Владика председателя колхоза им. Свердлова. Да и сам он прислуживает оккупантам, только еще формы не одел. И Анту Хурсевича втянули в свою черную компанию.

— Как? Неужели Владик Варивончик служит немцам? Бывший председатель колхоза и коммунист?

— Да, «бывшие» в полиции, — отвечала я с горькой иронией. — Надо было заглядывать в их черные души раньше, — хотя понимала, как это было сложно в то время и какая тяжесть у него на душе сейчас.

— И Анта там тоже? — переспросил муж. — Да! И Анта тоже.

Я понимала, чем так встревожен муж. Эти люди были активистами в период коллективизации. Жена Анты Хурсевича — учительница, братья ее — офицеры Красной Армии.

— В полиции Константин Сивец из деревни Селецк. а из других — Андрей Боровик, Дробыш, Елишевич, Тябус, Бурак, Карпович из Сыроварного и другие. Располагается полиция в здании сельсовета, а руководит этой сворой предателей — Степан Илясов. Старостой назначили Николая Марковича Писарика. Ты его знаешь. Вспомни, как давал ему документы и направлял учиться на наставника. Зверствуют, гады. Сколько уже людей погибло от их рук! Та же участь уготована и нам. Илясов неоднократно меня допрашивал, делал засады и обыски, чтобы поймать тебя, ищет оружие.

Я как могла подробно рассказала мужу о событиях, случившихся в нашем селении за время его отсутствия. О том, как на него устраивали засады полицаи, как делили имущество колхоза, как распинались отдельные подлые личности, раскрывая свои черные дела перед новой властью, чтобы урвать как можно большие куски народного добра, как ходила я хлопотать о земле, как оказались мы в положении заложников.

— И вот теперь мы служим приманкой, чтобы поймать тебя. Словом, ты пришел им прямо в руки, — с горечью в голосе произнесла я.

Он же встревожено спросил: — Так, что, никого из надежных людей не осталось?

— Наоборот, большинство наших сельчан верны советской власти и ненавидят оккупантов…

Как можно более подробно я постаралась передать мужу все подробности контактов с надежными людьми, рассказала о том, что заходил секретарь райкома Владимир Заяц, о разговоре с ним, о приписниках из числа красноармейцев окруженцев…

— А как поживает семья Николая и Стефаниды Далидовичей?

— Живы — здоровы. На них можно опереться в первую очередь. Слов нет, они обрадуются твоему приходу. Мне известно, что его сыны Георгий и Евгений совместно с Александром Кульпановичем и Виктором Макеем собирают оружие, ремонтируют в мастерской Николая Игнатьевича, а за тем прячут в лесу в тайниках. Но чем больше людей будет знать о твоем возвращении, тем больше риска семье.

— Пока не связывай ни с кем, кроме Константина Варивончика и Николая Далидовича. В Блащитник пойдет Софья, а в Кошели придется идти тебе самой.

Приближалось утро, Иосифу нужно было затемно уходить в лес. Но мне не терпелось рассказать о зверствах карателей.

— Гарнизоны их расположены со всех сторон: в Гресске, Шищицах, Шацке, Буде-Гресской, Слуцке, Щитковичах. Они проводят регулярные рейды. Спасаясь от расстрела, несколько еврейских семей убежали из Шацка в нашу местность и жили в смолокурне. Однако и здесь группа карателей с овчарками обнаружила и уничтожила всех. Детишек живыми бросали в колодец, смолу и деготь. Двое подростков спрятались в лесу, затем, спасаясь, ушли в направлении Мижилица. Но там их перехватил полицай Константин Елишевич…

Вошла Софья, все время стоявшая в укрытии возле дома, чтобы не прошел, кто незваный, сказала:

— Папа, светает, надо уходить.

Они вместе ушли в близлежащий лесной массив «Поддера». Там еще до прихода оккупантов были оборудованы землянки и хранилища, где успели кое-что припрятать из колхозного добра.

Раньше я не тревожилась за мужа — это был опытнейший следопыт, страстный охотник и любитель природы. Страсть эта доходила порой до самозабвения. Действительно говорят: охота пуще неволи.

Это было рано утром зимой 1938 года. Стоял морозец. Я попросила мужа разрубить небольшой смолистый корчик для подтопки печи. Муж вышел налегке, в рубашке и сапогах на босую ногу.