Война Волка - [11]

— Нет, если ее призвание — служение Богу.

— Жаль тратить такую красоту на вашего бога, — рассмеялся я.

— Красота, — произнес он чопорно, — ловушка дьявола.

Костры, что мы разожгли вокруг арены, осветили его лицо, напряженное, почти злое. Он сам начал спрашивать меня о Сунгифе, но теперь стало ясно, что эта тема ему неприятна.

— А как поживает Фригга? — ехидно спросил я.

Я захватил юную Фриггу возле Честера несколько лет назад и отдал Этельстану.

— Она красивая, как я помню, — продолжал я, — я чуть было не оставил ее себе.

— Ты женат, — сказал он осуждающе.

— Но ты — нет, — возразил я, — и время пришло.

— Время для женитьбы еще настанет, — пренебрежительно ответил он, — и к тому же Фригга вышла за одного из моих людей. Теперь она христианка.

«Бедная девочка», — подумал я.

— Но тебе действительно пора жениться, — сказал я. — Ты можешь попрактиковаться с Сунгифой, — поддразнил я его, — она явно тебя обожает.

Он остановился и уставился на меня.

— Какая непристойность! — Он перекрестился. — С сестрой Сунгифой? Вдовой епископа Леофстана? Никогда! Она очень благочестивая женщина.

«Боже на своих дурацких небесах», — думал я, пока мы шли, — «неужели Этельстан не знает ее историю?»

Я никогда не понимал христиан. Я мог понять их убежденность в том, что пригвожденный бог восстал из мертвых, что он ходил по воде и лечил болезни, поскольку все боги умеют творить чудеса. Нет, поражает меня другое. Сунгифа была замужем за епископом Леофстаном, неплохим человеком. Мне он нравился. Он был, конечно, глупец, но святоша, помню, как он рассказывал, что один из пророков бога женился на шлюхе по имени Гомерь.

Я уже забыл, зачем тот пророк взял в жены шлюху, это объяснялось в священной книге христиан. Припоминаю, вроде не потому, что хотел поскакать на ней, это было как-то связано с его верой. И епископ Леофстан, у которого разум иногда бывал как у мухи, решил поступить так же. Он вытащил Сунгифу из какого-то борделя в Мерсии и сделал своей женой. Он торжественно уверял меня, что его Гомерь, как он требовал ее называть, изменилась, покрестилась и ведет жизнь праведницы. Но, когда он не видел, Сунгифа совокуплялась с моими людьми, как безумная белка. Я никогда не говорил об этом Леофстану, но пытался изгнать Сунгифу из Честера, чтобы мои воины прекратили калечить друг друга, сражаясь за ее благосклонность. Я потерпел неудачу, она по-прежнему здесь, и насколько я знаю, все так же весело скачет с ложа на ложе.

Мы шли к залитой светом костров арене, а вокруг вихрился снег.

— Ты знаешь, что до замужества Сунгифа была... — начал я.

— Довольно! — прервал меня Этельстан. Он снова остановился и теперь смотрел рассерженно. — Если ты решил рассказать, что сестра Сунгифа до брака была блудницей — мне это известно! Только ты никак не поймешь, что она увидела всю греховность своей жизни и раскаялась! Ее жизнь — доказательство искупления. Свидетельство всепрощения, какое мог дать только Христос! А ты говоришь мне, что это ложь?

Посомневавшись, я решил не мешать ему верить в то, что он сам избрал.

— Конечно же нет, мой принц.

— Всю жизнь я страдаю от злобных сплетен, — гневно продолжил он, жестом велев мне идти дальше. — Я ненавижу сплетни. Я знаю женщин, воспитанных в вере, благочестивых и добродетельных, но менее праведных, чем Сунгифа! Она славная женщина и вдохновляет всех нас! И за то, чего здесь достигла, она заслуживает небесной награды. Она ухаживает за ранеными и утешает страждущих.

Я чуть было не спросил, каким способом она дарит утешение, но вовремя прикусил язык. Невозможно спорить с благочестием Этельстана, а оно, как я понял, с годами только росло. Я как мог старался его убедить, что старые боги лучше, но потерпел неудачу, и теперь Этельстан становился все больше и больше похожим на деда, короля Альфреда. Он унаследовал и острый ум короля, и его любовь к церкви, но добавил к ним навыки воина.

В общем, он был довольно грозен, и я вдруг понял — если бы я не знал его с детства, а встретил сейчас впервые, он, наверное, мне бы не понравился. Если этот молодой человек станет когда-нибудь королем, думал я, могут сбыться мечты Альфреда о саксонской земле под правлением короля-христианина. Более того, это вполне возможно. А значит, этот юнец, к которому я относился как к сыну, враг Нортумбрии. Мой враг.

— Почему я в итоге всегда сражаюсь не на той стороне? — спросил я.

Этельстан рассмеялся и, к моему удивлению, похлопал меня по плечу, видимо, сожалея о гневном тоне, с каким говорил мгновение назад.

— Потому что ты — сакс в душе, — сказал он, — и еще потому, что, как мы уже говорили, ты глупец. Но глупец, который никогда не станет моим врагом.

— Неужели? — с угрозой спросил я.

— По моей воле — никогда! — он шагал вперед, направляясь ко входу на арену, где под аркой, возле большого костра, столпился с десяток моих воинов.

— Цинлэф до сих пор внутри? — обратился к ним Этельстан.

Берг, ближайший часовой, вопросительно посмотрел на меня, словно спрашивая, следует ли отвечать. Я кивнул.

— Арену никто не покидал, господин, — доложил Берг.

— А мы точно знаем, что Цинлэф здесь? — спросил я.