Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 - [68]

.

К лету 1917 года несанкционированная украинизация воинских частей шла полным ходом. Первым объявил себя «украинским» 39-й армейский корпус, размещавшийся на Волыни и в основе своей (по некоторым оценкам, не менее чем на 80 процентов) состоявший из этнических украинцев. Резервные части, получавшие название «украинских», нередко противились отправке на фронт, если на нее не давал своего разрешения ГУВК, в то время как некоторые фронтовые части самовольно уходили в тыл с целью вернуться на Украину — под предлогом реорганизации^{426}. Глава Центральной рады, историк Михаил Грушевский, впоследствии вспоминал курьезный эпизод: направлявшийся на фронт из Саратова полк во время краткой остановки в Киеве попытался объявить себя украинским полком имени Грушевского. Историк согласился, чтобы полк был назван его именем, и даже принял полковой парад, однако тактично предложил солдатам все же добраться до фронта. Кажется, о саратовском украинском полке имени Михаила Грушевского больше никто никогда не слышал^{427}.

Центральная рада, в целом приветствовавшая заявления военных о своей лояльности ей и ГУВК, в то же время оказалась втянута в запутанную борьбу за власть с Временным правительством, которая требовала по меньшей мере формального оказания поддержки воюющей армии в непосредственном будущем. В начале июля 1917 года медлительность украинского правительства при решении вопросов о мире и о национальной армии привела к бунту, едва не закончившемуся свержением Рады. Около 5 тысяч новобранцев и солдат, ожидавших нового назначения в пересыльном лагере под Киевом, отказались идти на фронт, требуя зачисления в новый украинский полк имени Павло Полуботка (казацкого гетмана начала XVIII века). Явно по наущению националистически настроенных младших офицеров, ранее участвовавших в создании полка имени Богдана Хмельницкого, солдаты заявили о своем желании оставаться под Киевом с целью «защищать свободу Украины». Они не пожелали подчиняться приказу ГУВК об отправке на фронт и прогнали высокопоставленную делегацию Рады во главе с Владимиром Винниченко и Петлюрой. 5 июля восставшие отобрали оружие у другой резервной части и двинулись на Киев, где без труда заняли полицейское управление и военные склады, едва не захватив и Центральный банк, прежде чем их в конце концов остановили и разоружили (а затем силой отправили на фронт) части, все еще лояльные Временному правительству — а не киевской Центральной Раде. В декларации, изданной восставшими, они объявляли себя «украинскими казаками», собирающимися «восстановить порядок на Украине» и «изгнать всех русских и [украинских] ренегатов» с высоких должностей^{428}.

В конце июля командование русской армии наконец одобрило украинизацию как одно из последних остававшихся средств, позволявших удержать части от массового дезертирства и обеспечить приток новобранцев из Украины. Новый главнокомандующий, генерал Лавр Корнилов, подписал приказ об украинизации десяти дивизий, хотя в условиях возраставшего хаоса и дезертирства удачей завершилась лишь реорганизация 34-го (или 1-го украинского) армейского корпуса под командованием генерала Павла Скоропадского, русского аристократа, имевшего в числе своих дальних предков украинских казаков. Одной из причин здесь было то, что дивизии 34-го корпуса были выведены с фронта на реорганизацию, а затем размещены на Украине; кроме того, украинизация в прочих фронтовых частях не удалась из-за противодействия командиров и высокого уровня дезертирства; тех же солдат, которые желали служить в украинских частях, нередко просто переводили в 34-й корпус, который вскоре стал насчитывать уже 40 тысяч бойцов. Напротив, украинизация резервных тыловых частей проходила успешно, и к осени существовало уже 130 украинских частей общей численностью до 120 тысяч солдат. Некоторые другие источники оценивают численность украинских частей в 637 тысяч человек^{429}.

Тем не менее такие цифры, как миллион украинских солдат, представленных тысячей делегатов на военном съезде, или сотни тысяч человек, насчитывавшихся в формально «украинизированных» частях, выглядят внушительно лишь на бумаге. Как с досадой признавал сам Грушевский, солдатские массы «восторженно отзывались на революционные лозунги, обещавшие вернуть [их] с фронта, однако вяло реагировали на призывы сражаться, от кого бы те ни исходили». Ему вторил другой видный украинский активист, Дмитрий Дорошенко: «Когда осенью [1917 года] появились большевики и бросили в солдатскую массу более элементарные и заманчивые лозунги, чем те, которые распространяли российские и украинские эсеры, то этот “миллион” растаял бесследно в самое короткое время»^{430}.

Как мы уже видели, начиная с весны 1917 года важную роль в украинской политике стали играть солдаты русской армии. Регулярные части, расположенные в столице, поддерживали Временное правительство, в то время как другие резервные и фронтовые части склонялись то на сторону большевиков, то на сторону украинских властей — первые выдвигали более радикальную социальную программу, а последние обещали более реальный шанс на возвращение по домам. В то же время близость линии фронта означала, что тысячи дезертиров, нередко имевших оружие, привнесли в повседневную жизнь украинских городов и сел культуру насилия и право сильного.