Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923 - [24]
Фильмы изображали голод и насилие как основные черты жизни в большевистской России, что следует из немецкого плаката 1921 года, представляющего «фильм о Советской России и катастрофическом голоде» (рис. 3).
В число самых примечательных фильмов на эту тему входит документальная лента о голоде 1921 года, снятая фондом «Спасем детей» с целью сбора финансовых пожертвований. Не менее поразительна длинная драма о разрушении классовой системы и злонамеренном уничтожении российской экономики, называющаяся Большевизм и поставленная в 1920 году в Лейпциге белыми русскими эмигрантами. Она рассказывает историю группы классовых противников большевистского режима, которым под конец фильма удается сбежать из страны>{111}.
Таким образом, большевизм означал отрицание упорядоченного общества и цивилизации — ив таком качестве воплощался в фигуре смерти или преступности. Различные версии последней, с окровавленным ножом, зажатым в зубах, одновременно появились во Франции и в Германии. Соответствующий французский плакат назывался L’Homme avec le couteau aux dents (Человек с ножом в зубах) и был выпущен группой парижских бизнесменов ко всеобщим выборам в ноябре 1919 года (на которых победили правоцентристы), в то время как в Германии появился плакат Руди Фельда Die Gefahr des Bolshewismus (Угроза большевизма) (рис. 4).
На обоих плакатах использовались образы, получившие широкое распространение на востоке Европы, особенно в Польше и Румынии, еще с 1918 года. Ключевую роль в экспорте этих образов на запад, где они подтверждали старые западные стереотипы варварского «славянского Востока», сыграли русские эмигранты-антикоммунисты>{112}.
Защита от большевизма требовала постоянной бдительности. Но она также влекла за собой возможность мобилизовать тщательно отрепетированный ответ на революционный заговор, знакомый по демонологии XIX века. Об этом дает представление краткий обзор мер, замышлявшихся французами в 1918–1921 годах. Силы безопасности с самого начала пытались отыскать «большевистское золото», ввезенное, по их предположениям, в страну ради совращения рабочих и подрыва рабочего движения. В этом отношении большевизм попадал ровно в ту нишу, которую во время войны занимало «германское золото», якобы применявшееся для финансирования шпионажа и подкупа прессы; более того, эта преемственность порождала подозрения в том, что немцы, разыгрывающие «катастрофическую» карту, хотят использовать большевиков для захвата власти во Франции так же, как использовали их в 1917 году в России. Агенты французских военных и гражданских сил безопасности с момента окончания войны непрерывно предупреждали, что отечественный радикализм субсидируется из русских источников. Например, в декабре 1918 года появились сообщения о том, что ведущие французская и итальянская социалистические газеты, L'Humanité и Avanti, финансируются Москвой, хотя ни та ни другая не поддерживала большевизм>{113}. Точно так же и германской Независимой социал-демократической партии приходилось защищаться от обвинений в получении большевистских дотаций>{114}. В ответ на возражения скептиков, утверждавших, что многие западные страны явно невосприимчивы к большевизму, теория заговора указывала на малочисленность и подпольный характер большевистского движения до революции, из чего следовало, что спящие ячейки и нелегальные организации затаились до поры до времени, ожидая момента кризиса или внутренней слабости. Согласно докладу французской службы безопасности, представленному в ноябре 1920 года, «большевистское золото» поступало в страну через агентурную сеть, созданную в Скандинавии (ненадежными считались и такие бывшие нейтральные страны, как Голландия и Швейцария). Перед лицом фактов, свидетельствовавших, что Швеция — «по своей природе буржуазная» страна, авторы доклада делали вывод: «Большевики, действующие в Швеции, вероятно, отказались от грубых методов в пользу длительной подпольной пропагандистской кампании»>{115}.
Вместе с тем ответ французской службы безопасности явно намекает и на другие, более старые мифы о заговоре. Тот факт, что один из самых известных пробольшевистски настроенных французов, Жак Садуль — морской офицер, принимавший участие в восстании против интервенции Антанты в России, произошедшем на борту французского линкора, находившегося в Черном море, — был в то же время масоном, повлек за собой домыслы о том, будто французская ложа «Великий восток» симпатизирует если не методам большевизма, то по крайней мере его стремлениям>{116}. Что еще более существенно, французская полиция отмечала, что многие реальные или мнимые сторонники большевизма из числа бывших жителей Российской империи, находившихся во Франции, были евреями, причем один французский агент в ноябре 1918 года уверенно сообщал из Женевы: «Факт — то, что большинство большевистских вождей принадлежат к иудейской вере и имеют германское происхождение»
