Война солдата-зенитчика - [7]

В конце июня мои заявление о приеме в академию, аттестат, автобиография (она заканчивалась словами: «Среди родственников лиц, служивших в Белой армии, раскулаченных, лишенных права голоса, осужденных, находящихся под судом и следствием, не было и нет»), справку, рекомендации, а также три заверенные Батыревским сельским советом фотокарточки размером 9 на 12 см (со значком ПВХО на пиджачке) были уже отправлены почтой ценным письмом в Москву по указанному адресу. И мы с нетерпением стали ждать ответа.

То, что я собираюсь поступать в академию, естественно, сразу же стало известно очень многим, да мы и сами вовсе этого не скрывали. Но, наверное, все же нам не следовало действовать очень открыто, так как это, как оказалось чуть позже, послужило чуть ли не единственной причиной того, что меня все-таки не приняли в то учебное заведение, о чем ниже скажу особо.

Пока мы стали ждать ответа из академии, мои родители дали нашей деревенской портнихе Головинской заказ пошить мне из обратных сторон кусков распоротого мамой великоватого тогда для меня отцовского шерстяного костюма, который отец носил редко в молодости, новый, коричневато-серый пиджак с черными клеточками. После нескольких примерок на мне пиджак был готов. Кроме того, 8 июля я впервые в своей жизни получил в районном отделении милиции однолистный, складывавшийся вдвое двухгодичный паспорт без фотокарточки. В это же время родители написали в Москву проживавшей в ней, кажется, с 1925 года бывшей жительнице нашей деревни и их ученице Смирновой Агафье (Гале, как она позже стала себя называть) Егоровне письмо с просьбой приютить меня в ее квартире на несколько дней, когда я прибуду в столицу. Та сразу же (в то время письма из Москвы доходили до нас даже за двое суток) ответила положительно, написав подробно, как доехать к ней на метро. Было решено, что в Москве я не буду тревожить дедушку – маминого отца Матвея, находившегося там же до осени на заработках вместе с другими земляками – односельчанами.

В один из первых дней третьей декады июля, наконец, пришло из академии на мое имя официальное, напечатанное типографским шрифтом, письмо – вызов, в котором мне предлагалось прибыть за свой счет в учебное заведение точно к указанному сроку для оформления слушателем.

В субботу 23 июля я выехал из Батырева автобусом на железнодорожную станцию Канаш (бывшие Шихраны) и часа через полтора был уже там.

Тогда та станция, о которой еще и поныне существует поговорка на русском языке с некоторым горьким (конечно, не без причины) смыслом «Станция Канаш – начальник станции чуваш», представляла собой окрашенное в грязно-желтый цвет длинное одноэтажное деревянное здание. Оно всегда бывало забито пассажирами и другими лицами, одетыми в основном в обычную простую и национальную чувашскую (главным образом женщины) одежду. И было в нем очень шумно, душно и грязно. Воздух был спертым. У билетной кассы, как правило, никогда не было должного порядка, образовывалась большая толчея, лезли к окошку кассира без очереди, и нередко возникали драки. Обыкновенному пассажиру купить билет на поезд дальнего следования было исключительно тяжело. В основном это было связано с тем, что станция была для Москвы и других городов не конечной, и поезда только проходили через нее с вагонами, заполненными пассажирами где-то уже заранее. Кстати, кажется, с 1939 года на станции Канаш организовали предварительную продажу билетов на поезд № 65 Казань – Москва, но и это не гарантировало того, что можно будет сесть в указанный на билете вагон или на поезд вообще. Из-за всего этого я до сих пор с ужасом вспоминаю те времена, когда приходилось уезжать поездом из Канаша в Москву (а ехать оттуда в Канаш было несравнимо легче). Очень не люблю эту станцию и сейчас.

В тот день в Канаше, не сдав чемоданчик в камеру хранения и даже не пообедав в местной столовой вопреки совету родителей, давших мне с собой около 400 рублей денег (из них примерно 100 рублей находилось в нагрудном кармане пиджака, а 300 рублей мама предварительно зашила изнутри заплаткой к моей нательной рубашке, чтобы «все деньги сразу не украли»), я до вечера провел время на станции и возле нее. Затем, около 19 часов, как мне рекомендовали родители, разыскал дежурного по станции, показал ему письмо из академии, и тот помог мне, как «непростому военному», немедленно и без очереди приобрести за 35 рублей билет категории «сидячий плацкарт» для посадки на поезд номер 65 Казань – Москва, который должен был прибыть примерно через 1,5 часа. Билет мой был самый дешевый – только для сидения, хотя я мог купить и более дорогой – плацкартный для лежания.

Когда поезд прибыл, я спокойно подошел к своему общему вагону, вошел в него, предъявив проводнику билет, нашел предназначенное мне нижнее место и уселся на нем, перекинувшись несколькими словами с соседями. Затем слегка поужинал своим харчем всухую и взобрался вместе с чемоданчиком на самую верхнюю – третью (багажную) жесткую полку и там, конечно, без какой-либо постели, положив перед головой чемоданчик, ручку которого почти постоянно удерживал рукой, чтобы его не увели, улегся спать. Однако спать пришлось только урывками и очень неспокойно: всю ночь боялся, как бы не стащили чемоданчик. Кроме того, было очень жарко и душно и мучила мысль о предстоявшей первой встрече с незнакомой Москвой.