Война самураев - [57]

Всем слугам было велено передать мужу, что она хочет с ним поговорить. Но вот уже солнечный диск повис над Отокоямой, а Киёмори так и не объявился у ее порога. Токико начала думать, что он может уйти насовсем.

Конечно, гибель этого мира ее не коснется. Придет час — и она вновь очутится в подводном царстве, вернется к вечной юности и бессмертию. Осознание этого помогало ей переносить старость своего бренного тела. Вместе с тем она полюбила красоту Хэйан-Кё, прониклась уважением к смертным в их стараниях одолеть роковую судьбу. Их возвышенные мечты, чарующие сады, песни, танцы увлекли Токико, сделали сопричастной себе, заставили задуматься о будущем человеческого рода. Теперь она поняла, почему отец так хотел его спасти. Нет, рано еще покидать этот мир.

Токико поднесла к губам чашку и отхлебнула бульона, но тот уже остыл. Она отставила завтрак и принялась ждать.

Странствующий монах

Ёритомо сидел на полу тюремной каморки, отрешенно чертя на рисовой бумаге набросок памятной ступы[48] для своего отца. Жить ему, как он считал, оставалось недолго. Ёритомо сделал все возможное, чтобы не попасться. У отшельника его рано или поздно обнаружили бы, поэтому он отправился дальше — от деревни к деревне, пробираясь на восток с надеждой попасть в Канто. В одном из селений его взяли на постой. Вскоре прошел слух, что Тайра вот-вот за ним явятся, и Ёритомо сменил тонкую одежду на крестьянскую куртку и соломенные сандалии. Однако меч Хигэкири он оставить не смог, в чем и просчитался. Убегая от преследователей, Ёритомо зацепился ножнами за куст и Тайра легко его обнаружили.

Он не стал называться чужим именем, посчитав такую уловку унизительной, и позволил препроводить его в Хэйан-Кё, чтобы там ожидать встречи с судьбой. До сих пор Хатиман его хранил. Если такова воля Хатимана, если ему суждено умереть от имперского меча, значит, быть посему. Ёритомо решил встретить смерть храбро и безропотно, дабы не навлечь на свой род позора.

Как ни странно, все самураи и вельможи, которые сопровождали Ёритомо к месту заключения, были добры с ним, даже участливы. Они высоко отзывались о полководце Ёситомо, воздавали хвалу его мужеству, а тяжкую кончину вспоминали с порицанием.

Ёритомо чувствовал в них растущую неприязнь к Тайра — слишком рьяно те боролись с клеветой на их план, слишком часто ввязывались в драку, если повозка простого чиновника преграждала им путь. Скорее всего знать не могла простить худородным воякам Тайра недавних, чересчур высоких, назначений. Кое-кто из царедворцев, возможно, считал, что сам Киёмори устроил предательство и убийство Ёситомо.

«Будь я старше, — подумал Ёритомо, — нашел бы, как этим воспользоваться». Он не знал, скольким братьям удалось уцелеть, но слышал, что Гэнда был схвачен и геройски держался перед казнью. Теперь ему, Ёритомо, надлежало бы возглавить род по достижении совершеннолетия. Правда, в ожидании скорой смерти он почти об этом не думал.

Но вот у тюремной двери показался охранник — начищенный шлем сверкнул в утреннем солнце.

— Приветствую вас, о юный господин. Надеюсь, вам хорошо спалось. Мы принесли чаю и рисовых колобков с кухни самого императора.

Дверь отворилась, и слуга опустил поднос у самого порога. Затем поклонился и, не говоря ни слова, исчез.

— Тут к вам посетитель — желает поговорить, — продолжил охранник.

«Еще один», — вздохнул Ёритомо, крепясь. Многие знатные господа и дамы приходили сюда — проведать его и приободрить, то ли желая через него приобщиться к величию Минамото, то ли просто излить жалость на маленького воина, пока его короткая жизнь не прервалась.

— Кто на этот раз?

— Монах, мой юный господин.

Ёритомо задумался: не тот ли это отшельник, что приютил его в горах?

— От какого храма?

— Ээ… горы Хиэй, кажется.

По запинке стражника Ёритомо понял, что тот лжет. Ни один монах не держал названия своей обители в тайне, как ни один воин не скрывал цветов собственного рода. Впрочем, не все ли равно?

— Хорошо, я поговорю с ним.

Страж отошел, закрыв за собой дверь. Вскоре в зарешеченном окошке возникла соломенная шляпа-корзинка, полностью прятавшая лицо посетителя.

— Минамото Ёритомо?

— Это я, ваша святость.

Дверь отворилась, и монах вошел внутрь. Он по-прежнему не поднимал головы, скрывая черты, и ступал ссутулившись. Однако по тому, как серое облачение облегало его плечи, Ёритомо угадал в нем человека сильного и жилистого. «Не иначе монах-ратник, — подумал он. — Если он пришел выведать у меня воинские приемы, придется его разочаровать».

— Вижу, парень ты славный, — произнес посетитель. Выговор и манеры у него были не столичные, хотя по всему чувствовалось, что монах пытался овладеть придворным этикетом.

— Благодарю, ваша святость. Пришли ли вы помолиться со мной?

— Возможно. Сначала я должен снять мерку для савана. Готов ли ты к ответу и встрече с судьбой?

— Готов, — отозвался Ёритомо, поникнув головой.

— Что это ты рисуешь?

— Памятную ступу в честь моего отца. Когда меня поведут на казнь, я передам это Тайра и попрошу ее выстроить.

— Ступа. Пожелание праведника. А не думал ли ты об отмщении за свой род?

— С какой стати мне о нем думать? — спросил Ёритомо. — Мне всего четырнадцать лет. Я у Тайра в плену. Скоро, уверен, меня казнят. Есть ли лучший способ провести последние часы жизни?