Война с продолжением - [158]

Взаимоотношения ведущих держав Антанты с национальными движениями народов Османской империи после окончания Первой мировой войны имели достаточно сложный характер. Их нельзя однозначно охарактеризовать ни как отношения угнетателей и борцов с угнетением, ни как отношения кукловодов и марионеток. Объективно Лондон и Париж, с одной стороны, национальные лидеры — с другой преследовали совершенно разные цели. Первые стремились к контролю над экономической жизнью, природными ресурсами и стратегическими пунктами побежденной Османской империи и отдельных ее частей, вторые — к созданию национальных государств или по меньшей мере автономий. Однако на определенном этапе тактические цели двух европейских правительств и некоторых национальных лидеров оказались совпадающими. Великая война сделала невозможным неприкрытый захват ближневосточных территорий по праву сильного. После деклараций Вильсона подобные действия должны были опираться хотя бы на видимость «согласия управляемых», для чего лояльно настроенные национальные лидеры вроде Фейсала или Венизелоса были незаменимы. Сами же эти лидеры понимали, что в тех условиях добиться создания или расширения национальных государств можно было только с помощью держав-победительниц.

В результате в определенный момент сложился некий симбиоз между европейскими правительствами и отдельными национальными движениями. Такую форму сотрудничества, безусловно, неравноправного, точнее всего можно охарактеризовать как отношения «патрон — клиент». «Клиент» (малая держава, национальное движение) предоставляет в распоряжение «патрона» (великой державы) свои ресурсы (человеческие и политические), а «патрон» оказывает «клиенту» материальную помощь, отстаивает его интересы в международных делах в той мере, насколько они не противоречат его собственным. Провозглашение «принципа национального самоопределения» сначала Соединенными Штатами, а потом и европейскими державами Антанты, очевидно, было рассчитано на то, чтобы повысить свою привлекательность для потенциальных «клиентов». Малая держава вроде Греции или национальный лидер вроде Фейсала до определенного момента могли, субъективно стремясь к достижению собственных целей, на практике способствовать успеху великой державы. Степень зависимости «клиента» от «патрона» могла быть различной. Даже Кемаль понимал, что без внешней поддержки его цели будут труднодостижимы, но ему удалось избежать зависимости от своих зарубежных друзей, главным образом за счет умелой игры на противоречиях между ними (в первую очередь — между Советской Россией и Францией). Со стороны национальных лидеров были попытки сделать эту зависимость двусторонней — заставить «покровителя» идти в отстаивании интересов «клиента» дальше, чем этого требовали его собственные интересы. Такие попытки были чаще всего неудачными. Проведение внешней политики с опорой на таких «клиентов» требовало от великой державы большого дипломатического мастерства и выгодных стартовых позиций. Тем и другим Великобритания обладала в значительно большей степени, чем Франция. Сказалось и ее доминирующее положение на Ближнем Востоке к концу войны, и многолетний опыт «косвенного управления» в колониях, который в новых условиях был гораздо более пригоден, чем жесткие французские методы.

Чтобы оценить значение ближневосточного направления в англо-французских отношениях для формирования Версальско-Вашингтонской модели международных отношений, необходимо точно определиться, какой смысл вкладывается в понятия «система», «порядок» или «модель» международных отношений. Если следовать распространенному пониманию Версальской системы как особого порядка, основанного на совокупности договоров с пятью побежденными странами, отражавших согласованную волю победителей и закреплявших их победу, то следует признать, что события 1918–1923 годов на Ближнем Востоке пробили в ней первую крупную брешь, а в дальнейшем Турция оказалась за ее рамками. Но если говорить о системе реальных, а не только формально-юридических взаимоотношений между государствами, то изученные события предстают в ином свете.

Реальная Версальская система сильно отличалась от того, какой ее хотели видеть политики и дипломаты Лондона и Парижа. Реваншизм побежденных стран (в том числе Германии и Турции); «пробуждение Азии»; «европейский хаос», вызванный ростом национализма и социального протеста; действия исключенных из Версальского порядка стран (Советской России и США) и другие объективные факторы существенно корректировали изначальные планы его архитекторов. Отношения между Великобританией и Францией оставались одним из основных системообразующих факторов, но в течение 1919–1923 годов они постепенно утрачивали характер «сердечного согласия», хотя в общении с третьими странами две державы-победительницы продолжали выступать как союзницы вплоть до оккупации Рура. Результаты нашего исследования показывают, что распад Антанты происходил одновременно и в Европе, и на Ближнем Востоке. Причина этого заключалась в различных подходах держав к международным проблемам, диктовавшихся объективными экономическими и стратегическими интересами двух стран. Ближневосточные проблемы, содействуя размыванию англо-французской Антанты, тем самым существенно тормозили формирование новой модели международных отношений. Однако конечный результат был настолько прочен, что «Лозаннская подсистема» оказалась самым крепким звеном сложившейся тогда модели международных отношений вплоть до Второй мировой войны, поскольку «лозаннское урегулирование» базировалось на объективном балансе сил его участников, а не на принуждении, основанном на временном превосходстве одних стран над другими.