Война - [26]

Не избежал дыхания смерти и Чепе. Его беременную жену, правда, не убили, но увезли: она пришла в больницу на плановый осмотр, как раз когда началась атака на город. Чепе обнаружил под дверью записку: У вас, сеньор, перед нами должок, так что мы забираем вашу беременную жену. Карменса у нас, и нам нужно 50 миллионов за нее и еще 50 за будущего ребенка, и больше с нами не шутите. Новость об этом двойном похищении немедленно появилась в газете под заголовком: «Анхелика, похищенная до рождения». Так вышло, что сам Чепе, когда у него, обмякшего от горя, брали интервью, назвал журналистке задуманное для дочери имя. Рыжеволосая молоденькая журналистка, которая освещает последние события в Сан-Хосе, не только печатает статьи в газете, но и берет интервью в прямом эфире для телевизионных новостей. Она прилетела в Сан-Хосе в сопровождении двух офицеров (помимо своего оператора) на одном из двух вертолетов, прибывших, чтобы перевезти тяжелораненых — и убитых — в их родные места. Она удостоилась таких военных привилегий потому, что доводится племянницей генералу Паласиосу. Уже несколько дней она бродит под особенно яростным в этом месяце солнцем — белая шляпа на рыжих волосах, глаза скрыты за темными очками. Сегодня утром я видел, как она прошла мимо моей двери и на секунду замешкалась, вопросительно глядя на оператора, но тот в ответ только нетерпеливо поморщился. Наверно, она раздумывала, заслуживаю ли я, одинокий старик, сидящий возле собственного дома, отдельного снимка. Решила, что нет, и пошла дальше. Я узнал ее, потому что видел по телевизору, у Чепе. Похоже, что здесь, в выжженном солнцем городе, ей не очень нравится. Она идет дальше по взорванным улицам с разрушенными домами. Неторопливая, в зеленой майке, мокрой от пота на спине и в ложбинке на груди, и кажется, что она идет по аду, страдальчески кривя рот. «Слава богу, завтра мы уезжаем, Хаирито», — говорит она оператору.

Я вышел из дома спозаранку, чтобы посидеть у двери, где любила сидеть Отилия, ожидая моего возвращения. Я все еще видел упорную дымку на солнце, это несчастье, которое по непонятной мне причине мы все, кто остался в городе, упрямо стараемся не замечать. Мысль о Чепе и его беременной жене — как они смогли ее увезти? как они перевозят таких толстяков, как Сальдарриага, как заставляют километр за километром подниматься и спускаться по горам? — помогла мне встать и пойти. Я хотел проведать Чепе. Лучше уж послушать другого, чем сидеть дома, лишний раз убеждаясь в том, что Отилии нет.

Восемь утра, я захожу в кафе. Некоторые сидят за столиком на галерее, возле Чепе, и в гробовом молчании пьют кофе. Другие — кто где — пьют пиво и курят. Музыки сегодня нет. Чепе кивает мне в знак приветствия. Я сажусь напротив него на неудобный колченогий стул.

— Это значит, что ее убьют, — говорит мне Чепе.

Он смотрит на меня пристально, чересчур пристально, он пьян? и протягивает мне записку, которую я не беру, но даю понять, что знаю ее содержание.

— Откуда я возьму эти деньги? — спрашивает он. — Сдохнуть мне на этом месте, учитель, откуда?

Что я могу ему ответить. Мы молчим. Девушка с маргариткой в волосах приносит мне чашку кофе. Сейчас она без маргаритки, и лицо у нее хмурое. Возможно, ее злит мой пристальный взгляд. Она уходит, недовольная. Она уже не слушает нас, как прежде, не хочет слушать. Я замечаю под столом водочные бутылки.

— Откуда? — обращается Чепе ко всем.

Мы не можем определить, смеется он или плачет, но у него кривится рот и трясется голова.

— Объясни им это, Чепе, — советует кто-то.

— Торгуйся с ними, торгуйся. Все так делают.

Позади Чепе я вижу несколько знакомых лиц; некоторые молча улыбаются, готовые отпустить какую-нибудь шутку, потому что, несмотря на пули и льющуюся кровь, всегда находится кто-то, кто смеется и смешит других, издеваясь над смертью и похищениями. Сейчас они проявляют лишь сердобольную полуиронию, потому что слезы Чепе похожи на смех.

Чепе берет себя в руки. Он словно разом проглатывает все слезы.

— А вы, учитель, узнали что-нибудь о своей жене?

— Ничего.

— Долго ждать не придется, учитель, — говорит кто-то. — Видимо, они пока оценивают ваши несметные богатства.

Кто-то другой говорит:

— Учитель, зайдите на почту. Там для вас два письма.

— Правда? Разве почта работает?

— Мир еще не рухнул, учитель, — говорит один из тех, кто смеялся.

— Ты-то что в этом понимаешь, — говорю я ему. — Это твой мир не рухнул, а мой рухнул.

Я допиваю кофе и иду на почту. Наверно, письма от моей дочери, думаю я. После того что случилось в церкви, она написала нам письмо, предлагая переехать к ней, уверяла, что ее муж примет нас хорошо, умоляла подумать о внуках. Ни я, ни Отилия не сомневались ни минуты: мы никогда не уедем отсюда.

* * *

Это действительно письма моей дочери. Я не читаю их на почте, а снова иду домой, как будто там меня ждет Отилия, и мы прочтем их вместе. Уже возле дома я вижу несколько детей, сидящих в кружок на корточках, на краю тротуара. Я прошу их пропустить меня, но они сидят неподвижно, почти соприкасаясь головами. Я заглядываю сверху и вижу: детские руки, худые и загорелые, тянутся к ручной гранате. «Граната! — мысленно кричу я. — Она еще здесь».