Война не Мир - [50]

― А? Ты запишешь дурацкие консультации сексологов тайком на свой патефон, ― глаза у доктора блестят, ― а я их после откомментирую, и мы развеем все эти мифы, ― он задумывается, ― только чур, я подписываться не буду.

Я преодолеваю отчаяние понимания и деланно вскидываю брови:

― Почему?

― Ну тебя на фиг! Это ладно, я тебе рассказал, но ты хочешь, чтобы я на всю страну объявил, что сексология ― шарлатанство?

Я поджимаю губу.

― А вы? Вы-то всю жизнь работали.

― Я много путешествовал, девочка.

Мне приятно, что он меня так называет.

― Я видел разницу. Создав миф один раз, я больше никогда не конопатил людям мозги, даже из корпоративной солидарности. И под страхом вымирания индустрии.

«Куда пойти учиться» я написала. Сразу от Деточкина, слегка припухшая от долгой трепотни, я поехала на прием в Евро-клинику, собирать инфу о ценности сексологии для трудоголиков.

Альтернативный доктор не был похож на Смоктуновского, он вообще ни на кого не был похож. Как и обещала, девушка с ресепшн нашла мне самого отменного не Бреда Пита. Стараясь не зевать, я быстро обрисовала доктору тему. Я вывалила на стол диктофон. На столе доктора стоял алебастровый пенис в разрезе. Не думаю, что он обозначал «вы меня затрахали» или «я вас затрахал». Чисто конкретно просто стоял на столе.

Скучный доктор, в отличие от Деточкина, конечно, не рассказывал о том, как пионеры полового лечения развивали науку сексологию по заданию партии и правительства, как под дудку министров они сочиняли большую энциклопедию или ездили по провинциям СССР с просветительскими лекциями «Культура половой жизни», целью которых на самом деле было сагитировать баб на БАМ ― де там хорошо, и все, о чем мы вам рассказали, можно продвинуть в жизнь во имя половой культуры отечества. Возможно, скучный доктор и не знал, что на заре зарождения его наука промышляла выездными лекциями по стране и смущала провинциальных баб, хуже Кобзона.

Информации по теме в итоге интервью набралось пара абзацев, включая длинное название профильного института. Скучный доктор в отличие от Деточкина, разумеется, не сознался в том, что в сексологи идут, как правило, те доктора, у которых половые вопросы вызывают беспокойство и неспокойный интерес. Возможно, об этом он тоже не знал…

Заметка получилась скучной. Журналистские материалы, как герои Толстого, живут своей жизнью. Одни процветают, другие лузеры, не успеешь достукать по клаве, швыряются под электричку. Интересное чувство, должно быть, бывает у родителей, чьи дети рождаются какими-то неказистыми. Так же, как соседи и родственники, главнюки журналов не могут сказать автору: «Твой сыночек ― полный и законченный откровенный отстой». У главнюков на такое не поворачивается язык. И я их хорошо понимаю. Если текст невозможно даже исправить, редакторы начинают говорить секретарше, что их нет на месте, а при встрече с е-мейлом автора переходить на другую сторону улицы. Редакторов в такой ситуации жаль. Но не станешь же объяснять, что ты ― мать-ехидна, и судьба твоих никчемных детей тебя не волнует. Более того, ответственность за их заячьи губы и идиотский лик я ― лично ― в некоторых случаях перекладываю на их бедных отцов ― главнюков и редакторов, которые придумывают идиотские темы.

Седьмое утро от встречи с сексологом Деточкиным застало меня за размышлениями об отцах и детях и, как обычно в минуты глупости, я загрустила по американскому ангелу, хранителю моих убитых эротических грез. Я спросила себя: интересно, есть ли жена, мать детей у террориста бен Ладена, взорвавшего башни? Я думаю о нем чаще, чем позволяют приличия. Говорят, что все несчастья в мире начались после 11 сентября, и сколько их еще будет ― дефолты, разгул мировых банкиров, нехватка нефти и, может быть, второй железный занавес. Я ничего об этом не знаю. Более того, в минуты эгоизма мне плевать на глобальный мир. БенЛаден ― это просто символ захода ХХ века, бородатый дед, вроде Санты, только с Востока, и вместо мешка с подарками за плечами он носит тротил, ощущение тоски и несбывшуюся мечту о бесконечном экономическом росте. Я даже не знаю точно, виноват ли он в трагическом конце моей интернациональной любовной истории, и стоит ли порочить его знаменитое имя, но, как ребенок Санте, я иногда сочиняю письмо: Бенчик, ты угробил мою личную жизнь, давай, делись, чем есть, в горе и радости. А то куда я теперь, с печалью на руках. Но мужчины ― и фольклорные, и настоящие ― всегда были странными, не понимавшими бытовых трагедий. Должно быть, это от того, что у них всего две печали ― чтобы стоял в любых обстоятельствах и сделать вид, что занят охренительно важным делом. От этих дел уже вся цивилизация утекает в озоновую дыру, наступают войны и кризисы. Но им все равно нет дела до того, как проводит ночи женское меньшинство, лишенное ангелов.

Занятая раздумьями, я опоздала на работу. Была пятница. Главный редактор (журнала, где я работаю главным по баночкам), жена которого недавно вернулась из отпуска, а он так и не наставил ей рога, сосредоточенно правил тексты. Видимо, у него что-то упорно не получалось. Подняв голову от клавиатуры, он сказал мне вместо приветствия: