Война не Мир - [48]

Деточкин улыбается. Я, сочувствуя его счастью, тоже. Деточкин продолжает:

― А это и есть моя система ― как узнать (и, собственно, что делать дальше). Я дежурному, конечно, ничего не стал объяснять. Но начальство потом попросило меня составить рекомендации, характеристики и разработать индивидуальный подход к каждому студенту.

Я уважительно киваю. Доктор мог бы продаться в какую-нибудь разведку. Действительно, сексуальность влияет на все… Бен Ладен (или кто там еще взорвал американские башни) этого не учитывал. Горячих восточных женщин от горячих восточных мужчин спасало два средства ― Коран и паранджа. Возможно, Ладен думал, что если люди ближе к северу ничего такого не носят, и ни во что такое не верят, а наоборот, ходят практически голые, то трахаются все время, как кролики. С высоты его культуры это, должно быть, вполне логично и, глядя на весь этот разврат, он просто боялся, что белых скоро станет угрожающе много. По статистике, дети почти всегда придерживаются той религии, которую исповедовали их родители. Следовательно, чем продуктивнее развратные белые, тем меньше будущего остается у паранджи…

― Да, ― продолжает Деточкин, ― теперь ты понимаешь, для чего на самом деле нужен сексолог.

Я снова киваю и думаю об очередной большой иллюзии, по которой загоняется человечество ― то запрещая секс, как вселенское зло, то ломясь в платные кабинеты врачей, потому что 3 раза в неделю ― мало.

― Кстати, за границей такой специальности нет.

― Да?

― Точно. Мы ― эксклюзив. Западные коллеги приезжают специально пройти курс, чтобы потом вешать дипломы у себя в кабинете.

― А что, у нас на сексологов больше спрос?

Странно, секса в стране не было, а доктор по нему был. Деточкин говорит: «Ха».

― Одна дама вернулась из Испании. Профессорша, между прочим. Она сходила там на стриптиз и является ко мне в стрессе. У испанцев, жалуется, всю ночь стоит.

Я в изумлении замираю. Деточкин выдерживает паузу и спрашивает:

― Ты костюмчики стриптизеров видела?

Сообразив в чем дело, я прыскаю. Деточкин вдруг становится серьезным.

― Я вот вообще, сколько лет работаю, столько не понимаю, что все так озабочены этими фрикциями, эрекциями, оргазмами… Проблем мало?.. ― он смотрит на меня с сомнением, ― ты сейчас подумаешь, что, если я не озабочен, то у меня не стоит!

Я не выдерживаю и, глядя, как он стал похож на большого мальчика, неприкрыто весело ржу. Потом говорю:

― Так и подумаю!

Деточкин тоже смеется. У него великолепные зубы.

― Вот и я о том же: чуть что сразу все полагают, что ты давно не трахался.

Мы задумчиво улыбаемся каждый о своем, потом Деточкин начинает рассказывать, что же такое его профессия. Он говорит об отличницах, которых принуждают к сексуальным услугам за красный диплом, и о сопливых прихожанках, нарвавшихся на растлителей батюшек и о том, как им не верят родители, и о женщинах в возрасте, которые позволяют любовникам мучить свои тела… Но всех реально черпанувших личностей к Деточкину приводят друзья, потому что знают, что он не станет искать слова помощи в энциклопедических мантрах.

― А по рекламе об услугах сексолога, к тебе обычно приходит молодая помощница директора и спрашивает: «Доктор, мы съездили с шефом в командировку. Но во вторую шеф меня не взял и не прибавил зарплату, как обещал. Что я не так сделала?». Она почему-то думает, что сексолог ― это такой покровитель оргазмирующих, которому нужно поставить свечку, чтобы стать половым гигантом и леди Эротика всех времен. И она хочет, чтобы я научил ее правильно делать минет.

Деточкин трагично поднимает и опускает ресницы. А мне, как почему-то повелось с мемуаров художника, лезет в голову Средняя Азия. Не вся, конечно, а только финальные дни…

…Одним блаженным нежным утром, которые обычно наступали в Мертвой Долине после густых и тихих ночей, мне нужно было лететь в Россию на занятия. Закончились мои первые вузовские каникулы. Чтобы проводить меня в аэропорт, за нами заехал на машине наш друг. За окном разливалось солнце. Я летела в зиму, и мне не хотелось лететь. Вдруг вслед за нашим другом, который приехал за мной на машине, к нам в квартиру забежал его брат и, запыхавшись, сказал моей маме:

― Лопухова. Военное положение, бери паспорт.

Мама села на мой чемодан.

Я была, видимо, девочка с поздним развитием. Мы молча погрузились и молча поехали, но мне не было страшно. Войну я видела в кино и читала по книжкам. От документального приложения к Молодой Гвардии про зверства фашистов над комсомольцами, которое нас заставили прочитать, как я помню, тошнило весь класс, половина слегла с болезнями. Но печатную действительность, пусть даже документальную, я никак не переносила на настоящую. Может, в прошлой жизни я была Шекспиром (надеюсь, настоящим, а не поддельным) и с тех пор смотрела на мир слегка из-за кулис. «Вся жизнь ― игра» я, должно быть, сказала в сезон падения цен на билеты, только чтобы поднять интерес к подмосткам.

Дороги в аэропорт были пустынны. Собственно, ранним утром так и должно было быть. Я смотрела в окно во все глаза и пыталась увидеть военное положение. Мы проехали мост, с которого часом позже сбросили машину ― в ней ехал мой приятель с родителями сватать его невесту. Погибли все.