Война на три буквы - [45]

Он считает, что в Краматорске стреляют только местные — «повстанцы», как он их называет, — а украинской армии и Нац-гвардии в городе нет. Правда, подтвердить или опровергнуть это предположение невозможно: сепаратисты свою причастность к выстрелам, естественно, отрицают, а их противников не видать.

— У меня подозрение, что «повстанцы» этой долбаной «республики» сами стреляют по жилым кварталам, чтобы людей в страхе держать. Чтобы потом эти женщины с детьми сами бросались под танки и останавливали украинскую армию, — предполагает он.

Телевидения в Краматорске уже нет — третьего дня завалилась вышка. Радио тут только одно. Впрочем, местным жителям, кажется, уже не хочется никаких новостей: от выстрелов они все равно не спасают.

— Сейчас уже все очень устали от этого. Даже мой папа был за «республику», но когда блокпост сепаратисты перевели под его дом, мнение свое поменял, — продолжает Артём, вздыхая. — Теперь он постоянно сидит в погребе на стульчике и ждет, когда начнут стрелять.

Прямо под домом, где мы поселились, располагается станция с хлором. Нас предупреждают: если вдруг снаряд попадет туда, нам придется, мягко говоря, несладко. Мысленно надеюсь, что снаряды пролетят мимо.

— Смотри, вон там — микрорайон Лазурный. Это наш Чернобыль, — рассказывает Артём. — Его основали в 86-м году, тогда же, когда произошла авария на ЧАЭС. А есть у нас микрорайон Чечня — его основали, как раз когда Чеченская война началась. Видимо, суждено нам было в такую ситуацию попасть...

На днях Артёма пытались задержать в городе сепаратисты. Обещали отвести в «подвал» и «серьезно поговорить». По его словам, в таких ситуациях нужно держаться спокойно.

— Они, как дикие звери: чувствуют страх и агрессию, — объясняет Артём. — Когда нас с другом задержали, мы стояли перед ними сдержанно, так, будто ничего особенного не происходит. И они просто не знали, что с нами делать. Так и отпустили. Непередаваемое чувство...

В Краматорске на улицах почти нет людей — оттого кажется странным, что по моим следам долго идет неизвестный мужчина. Говорят, такое здесь уже не редкость. У сепаратистов в городе много сторонников, которые устанавливают слежку за подозрительными людьми и «новенькими». За мной, видимо, следят как за «новенькой». Или это просто паранойя. В такой обстановке паранойя возникает очень быстро.

В одиннадцать вечера гремит взрыв. Из окна видно, как на Карачуне разгорается вспышка. Раздается очередной взрыв, за ним еще один: работает артиллерия. Под ногами начинает подрагивать пол. Вдруг вдалеке срабатывает сирена, а за ней включается сирена где-то сразу под нашим домом. Жуткий, страшный вой. Автоматически прячусь за стену за туалетом, хоть и осознаю, что вряд ли снаряд влетит именно в мой дом.

С этой сиреной горожане живут каждый день. Почти никто не спит. Под такие звуки спать просто невозможно.

Сирена стихает так же неожиданно, как началась. Но в ушах до сих пор стоит гул.

В тишине начинает кричать какая-то птица, и этот крик совсем не похож на птичий. Звук такой, будто где-то рядом вылетает пуля. В Краматорске, кажется, все звуки искажены. А у людей за те два месяца, что здесь ведутся боевые действия, искажено сознание.

В подъезде дома, где мы провели тревожную ночь, живет целая свора котов: Пятнашка, Черныш, Серый, Огонек... Все они были оставлены хозяевами, решившими покинуть Краматорск.

На моих глазах очередная семья забирает вещи из дома.

— Уезжаете? — спрашиваю я у девушки, которая заталкивает чемоданы в лифт.

— Уезжаем, — резко отвечает она. — Но скоро вернемся, вы не думайте.

...Из Краматорска мы двинулись дальше — в сторону Славянска. По дороге, на повороте к не занятому сепаратистами Святогорску, я увидела яблоневый сад, вокруг которого расставлены фигуры лебедей, вырезанные из автомобильных покрышек. Эти фигуры сделал дядя Коля. Он недавно перебрался в деревню из Краматорска, где работал на металлургическом заводе.

Дядя Коля вышел к нам, широко улыбаясь, в джинсовой панамке с надписью “Marlboro” — и сразу предложил посмотреть на его черепах. Их у него четыре: цепляются на удочки местных рыбаков, а те приносят их дяде Коле, зная, что тот сможет позаботиться.

— Вышел на пенсию, а заниматься чем-то надо. Вот и развожу живность, а жена раскрашивает домик, чтобы любо было смотреть, — объясняет мужчина.

Дядя Коля рассказывает, что мимо его дома постоянно проезжает военная техника. «Если кто-нибудь эти машины подрезает, начинают стрелять», — говорит он. Бывает, пули попадают и по домам, но никто здесь на это особого внимания уже не обращает.

— Вообще не люблю говорить о политике. Когда-нибудь все утрясется и ненависть забудется. Я лучше буду цветы разводить и черепах, так гораздо спокойнее, — говорит дядя Коля.

В его доме на лавочке стоит старый граммофон, а рядом с ним — стопка пластинок. Жена Татьяна включает проигрыватель, и начинает петь Высоцкий.

— Телевизор у нас уже давно не работает, новости не смотрим, — говорит она. — Зато решили переслушать Высоцкого и поняли, что он поет прямо о том, что сейчас происходит. Вы только послушайте!

— И все же, как вы относитесь к тому, что сейчас происходит? — спрашиваю я дядю Колю. Он загадочно улыбается.