Война Катрин - [40]

Закончилось воскресенье обычной хмуростью: сумерки, дойка, молчаливый ужин, мытье посуды. Все переоделись в будничную одежду, и лица стали будничными, может, даже немного суровее, чем всегда. Праздничное время кончилось, отошло, стало далеким. Но в тишине, уже привычной, мне никто не мешал мечтать о Лиможе. Кто знает, вдруг я напечатаю там и свои фотографии? От фотографий мысли незаметно перешли к Этьену, и я грустила до самого сна.

А когда мы легли и уже засыпали, Алиса успела в полусне пробормотать:

– Когда вырасту, буду твоей помощницей, и мы будем всегда вместе.

18

Шесть утра, мы идем полями и пастбищами. Алиса вцепляется мне в руку, если ей кажется, что одна из коров надумала с нами познакомиться. Понемногу светлеет, и мы радуемся свободе, пока не пришли в деревню, где нас ждет школа.

Я смирилась. Знаний у меня не прибавляется, разве что новые фамилии актеров и режиссеров из очередного журнала мадемуазель Арманды. Но я стараюсь запоминать и их, чтобы хоть чем-то заполнить голову. Наша балаболка учительница мигом сообразила, что может рассчитывать на мое терпение и доброжелательность, и сбросила на меня всех малышей. Она поручила мне учить их читать и писать. Раз уж я пообещала Алисе учить ее, пусть и другие пользуются. Понемногу мне стало нравиться новое занятие, детишки тоже. Так что еще четверо птенцов попали ко мне под крыло.

Я стараюсь расшевелить в них интерес, хочу, чтобы им понравилось учиться, придумываю разные игры: мы перебрасываемся мячом, говоря слова по слогам, рисуем с завязанными глазами пальцем буквы в небе. Я рассказываю им разные истории. Больше всего им нравится русская сказка про Бабу-ягу, костяную ногу. Я увожу свою малышню подальше, но, когда рассказываю сказки, к нам присоединяются и те, кто постарше. Даже мадемуазель Арманда подходит иногда послушать, когда я громко изображаю шум ветра или шепотом пересказываю советы доброй бабушки:

– Запомни хорошенько: увидишь у Бабы-яги березу, она захочет отхлестать тебя ветками, повяжи ей на ствол ленту. Увидишь перед собой ворота, они заскрипят, захотят перед тобой закрыться, смажь им петли маслом. Собаки захотят тебя разорвать, кинь им кусок хлеба. Выскочит кот, чтобы выцарапать тебе глаза, дай ему мяса.

Проходила неделя, и я радовалась, что дети чему-то научились. Алиса стала писать сама. Она делала орфографические ошибки, но уже понимала разницу между частями речи, отличала глагол от существительного, находила прилагательные, могла поставить в конце предложения восклицательный знак. Другие дети успевали не так быстро. Но Алиса начала учиться еще в монастыре, у нее был задел по сравнению с другими.

Когда мы готовили домашние задания, я подсаживалась ненадолго к каждому, помогала справиться с тем, что задала. А сегодня вечером приготовила для Алисы сюрприз. Потихоньку, чтобы никто больше не слышал, сказала:

– Сегодня тебе предстоит трудная работа. Ты напишешь сама письмо брату. В четверг, когда поеду к фотографу, я отвезу его в Лимож на почту. Напиши черновик, я поправлю.

Алиса подняла на меня изумленные глаза, а потом улыбнулась так, как я еще в жизни не видела. Я ведь чувствовала, ей уже недели две как хотелось попросить меня помочь ей самой написать письмо, но она не решалась. Ходила вокруг да около, а впрямую так и не попросила. Наверное, боялась, что коряво напишет, насажает ошибок. А когда получила от меня задание, сообразила, что сможет переписать письмо, все исправить.

Алиса погрузилась в работу с головой и, надо сказать, очень точно описала все события на ферме с тех пор, как мы сюда приехали. Отправлять ее письмо я не имела права. Никто не должен был знать, где мы находимся. Хозяева предупредили нас: никаких разговоров с чужими людьми, нельзя говорить, откуда мы, где живем, это опасно. Но я знала, Алисе просто необходимо написать брату. А мне – Этьену. Я мечтала написать ему письмо. Я не буду писать на конверте обратный адрес, и в письме тоже не буду на тот случай, если письмо затеряется или попадет в руки к немцам. Но я все-таки отправлю наши два письма. Я решила. И никто на свете меня не отговорит!

Ближе к вечеру мадемуазель Арманда принесла мне два журнала, но я не дала ей и рта раскрыть, утянула Алису прочь со школьного двора, скорее домой. Учительница заложила мне несколько страниц – хотела быть уверенной, что я прочитаю все статьи о современной парижской моде. Ей, я знаю, хочется поговорить со мной о модах на переменке. Она вообще при каждом удобном случае уводит меня к себе, а мне это ну совсем не нравится. Болтовня ее меня раздражает. Но я, хоть и злюсь на эту пустельгу, которая во время войны только и думает, что о всякой ерунде вроде моды, помады и светских сплетен, хоть и понимаю прекрасно ничтожность ее журнальчиков, все-таки с жадностью их читаю. Все равно. Дождусь, пока Алиса заснет, зажгу свечу и наслаждаюсь единственным доступным мне окном в мир.

Вот и утро четверга! Наконец-то! Месье Марсель надел чистые брюки, новую рубашку и мотнул головой, показывая на место возле себя в телеге. Он напомнил мне старого Люка, и я улыбалась всю дорогу. А дорога была та же самая, какой мы ехали, когда нас везли из монастыря, только было это очень давно.