Война Катрин - [38]

С этого дня я следовала за Алисой… как тень. Не выпускала из рук фотоаппарата, сделала не один снимок и уверена: все наверняка хорошие. Вот если бы проявить пленки! Если бы опять поработать в темной комнате, увидеть, что получилось из моей охоты за тенями, я бы лучше поняла, что именно стоит ловить.

Теперь я опять в любую свободную минуту брала «роллей» и бродила, ожидая мига, когда нужно будет нажать на спуск.

Думаю, хозяевам стало любопытно, чем это я занимаюсь. Я видела, как фермер, опершись двумя руками на лопату, наблюдал за мной с огорода. Его жена тоже приостанавливалась, когда видела, как я кручусь-верчусь с фотоаппаратом вокруг Алисы. Луи расспрашивал меня про «роллей». Сегодня утром я дала ему подержать фотоаппарат и объяснила, как он действует. Впервые он подошел ко мне близко, проявил интерес, и мы довольно долго разговаривали.

17

Вечером, когда мы все сидели за столом, я возьми да и ляпни: а хотите, я всех вас сфотографирую? Предложила не подумав. Может, они против? Может, им такое не нравится? Одна бровь у хозяина поднялась, и ложка с супом замерла возле рта на секунду. Алиса на него посмотрела и засмеялась. Хозяйка взглянула на мужа, и оба они кивнули. Теперь пришла моя очередь призадуматься. Я не знала, как встретят мое предложение, но не ждала, что так быстро согласятся. А я ведь никогда не снимала таких портретов.

Утром в воскресенье мы с Алисой, с трудом разлепив глаза, явились к завтраку. Но, как только увидели хозяев, глаза у нас стали круглыми: с ума сойти, до чего нарядные! Мы никогда не видели их в праздничной одежде. Мы вообще их никогда такими не видели. Отец семейства в коричневом бархатном костюме-тройке, при галстуке-бабочке красного цвета. Просто глазам не верится. С тех пор как мы приехали, мы видели месье Марселя с черной щетиной на щеках и в рабочей одежде, нельзя сказать, чтобы очень чистой, – он то в земле на огороде возится, то с навозом, то ходит куда-то по дорожной грязи. Сейчас перед нами был совсем другой человек, гладко выбритый, в отлично сидящем костюме, в коричневых, начищенных до блеска кожаных полуботинках. Но самое удивительное было то, что месье Марсель великолепно себя чувствовал в этом костюме. Хозяйка рассталась со своим халатом – у нее их было два, одинакового фасона, но разной расцветки, один с синими разводами, другой – с зелеными, и она их меняла каждые три дня, – а тут она надела приталенное платье. И сразу стало видно, что талия у нее тонкая, а грудь полная. И ноги стройные в чулках и туфлях на каблуках. Я бы никогда ее не узнала, не сиди она на стуле в знакомой комнате напротив меня. Распущенные волосы падают ей на плечи, и я вижу перед собой красивую женщину. А мне-то она казалась пожилой крестьянкой, такой же бесформенной, как ее халат, но у нее, оказывается, осиная талия, округлые икры и тонкие щиколотки, как у киноактрис из журналов, которые мне дает мадемуазель Арманда. Мариза собрала волосы в узел, надела расклешенную юбку и белую блузку, и сразу взгляд у нее стал как у роковых женщин. А Луи! Белые льняные брюки, белоснежная рубашка. Красавец, глаз не оторвешь! А я столько времени живу с ним под одной крышей и ни разу не обратила внимания! Интересно, куда они собрались? На свадьбу, не иначе.

Когда хозяйка стала убирать со стола, я получила ответ на свой немой вопрос:

– Ну, так мы готовы, фотографируй. Не стоит тянуть. Кое-кто посадит пятно на белые брюки, если придется долго ждать.

И я вспомнила, что мне говорил Этьен. Люди хотят остаться на фотографии нарядными, запечатлеть себя в торжественный миг, далекий от обыденной жизни. Сфотографироваться значит предстать в наилучшем виде, навек остаться праздничными. А потом любоваться собою, поставив фотографию на камин, сохранив в семейном альбоме. Так вот в чем секрет застылых портретов! Люди замерли, дорожа необычайной минутой. Они хотят превратить ее в вечность и навсегда остаться праздными, красивыми и нарядными. Воскресными. Когда позволено дать себе короткий роздых между заботами о животине и собственном пропитании, когда праздность не постыдна, потому что воскресенье – день Господа.

Я не понимала значения этих фотографий, не понимала сути работы фотографа. Этьен возвращал чувство гордости женщинам и мужчинам, живущим в тяжком каждодневном труде заодно с землей и погодой. Его искусство в том и состояло, чтобы поймать миг, когда жизнь замерла. Остановка – вот чудо в череде нескончаемых, неизбывных, повторяющихся изо дня в день трудов, она открывает в них то подлинное, что заслоняет бесконечная, однообразная работа. Я вспомнила, как стояла перед витриной Этьена, свое горделивое высокомерие, которое великодушно собиралась скрыть, и почувствовала себя мелкой тщеславной хвастуньей, до которой вон как медленно все доходит… А Этьен? Этьен – художник по призванию!

Я никогда не делала семейных фотографий и пожалела о комнате с черной драпировкой в ателье моего друга. Там бы я сделала снимки гораздо лучше, объектив точнее бы уловил и перенес на стеклянные фотопластинки выражение их лиц во всей полноте оттенков.

Но отступать некуда. Только надо найти какое-то более подходящее место, чтобы получилась фотография, какую ждет моя приемная семья. Идею подала Алиса: