Война и причиндалы дона Эммануэля - [117]

После пары-тройки доказательств их наглого и недопустимого неуважения к обществу Хекторо вскочил на лошадь и заарканил графа своим лассо – граф приказывал Ремедиос его накормить. Надменного конкистадора, сыплющего проклятиями на старомодном кастильском диалекте, отволокли на аллею ягуаров и привязали к обелиску. Остальных членов отряда подлых иберов окружили, под дулами ружей пригнали туда же и тоже привязали к обелискам.

– Я требую, – гремел граф на своем чудном наречии, – чтобы меня незамедлительно освободили, иначе все вы отведаете острие меча Его Католического Величества! Город ваш сровняют с землей, а всех вас четвертуют и бросят на съеденье псам! Как дерзнули вы совершить сие оскорбительное кощунство против мощи Испании!

– Затихни! – проговорил Хекторо сквозь зубы. – Иначе я оторву тебе яйца и заставлю их съесть! – Он вытащил нож и помахал у испанского аристократа перед носом.

Затем выехал на середину аллеи, чтобы все слышали, и объявил:

– Четыреста лет вы были мертвяками, но мы совершили благодеяние и вернули вас к жизни! Нет здесь никакого короля Испании! Тут вообще нет королей, графьев, маркизов или там принцев! Вы должны быть благодарны, послушны и благовоспитанны, иначе мы вышвырнем вас в горы, чтоб вы снова там передохли! – Хекторо выдержал эффектную паузу. – Для нас вы хуже собак! Ни чести у вас, ни достоинства! И не ждите от нас доброго отношения, его еще заслужить надо! За вашу дикость приговариваю вас к неделе унижений!

Хекторо соскочил с лошади и подошел к графу. Тот ожег его высокомерным взглядом и презрительно процедил:

– Ты умрешь, собака, едва Король узнает о твоих словах!

Хекторо сплюнул, расстегнул ширинку и обильно помочился графу на ноги. Тот побагровел от бешенства, задергался, пытаясь освободиться от пут, изрыгая ругательства и проклятия. Люди в толпе одобрительно кричали и хлопали, а Хекторо неспешно вернулся к лошади и вскочил в седло. Он послушал, как ему аплодируют, и поднял руку, прося тишины.

– Калечить не надо, – сказал он. – Позорьте их.

Аурелио обернулся к Педро.

– Отмщение. – И он улыбаясь пошел прочь.

Всю неделю ребятишки забавлялись, повторяя проделку Хекторо и кидаясь в испанцев комками ила, которые шмякались о гравированные кирасы и шлемы, и оставляли грязные следы на алых кюлотах. Фелисидад дергала графа за бороду и защемляла ему нос, а тот безмолвно испепелял ее взглядом. Франческа спустила штаны покусившемуся на нее солдату и облила ему член соусом из испанского перца, а Консуэло натолкала конского навоза в шлем испанцу, который ее толкнул, и нахлобучила ему на голову.

Солдат отвязали, когда каждый под страхом изгнания поклялся никого больше не оскорблять и без устали трудиться на расчистке города. С задиристыми размороженными вояками несколько месяцев обращались, по сути, как с презренными рабами: они трудились связанными, под ружейными дулами. Строптивый и нераскаявшийся граф простоял у обелиска целый месяц, а затем хмуро согласился работать, как все; к насмешливому пренебрежению он не привык, его свирепая гордыня в конце концов сменилась глубоким унынием, и граф стал чахнуть. В результате даже Хекторо пожалел сломленного воителя, а Ремедиос, проникнувшись его бесконечными страданиями, впечатляюще изысканной учтивостью, глубокой грустью и старомодной речью, угощала его лакомствами, уже влюбляясь.

Тем временем отец Гарсиа мысленно разрабатывал детали нового богословского учения. Поразмыслив над непостижимостью мирового зла, он пришел к заключению, что Бог не создавал мир, а сотворил одни души. На самом деле, Господь допустил грандиозную оплошность, сотворив Дьявола, а тот создал мир и хитростью запихнул души в тела. Единственный способ пробиться назад к Создателю – отвергать Дьяволово творение: не есть мяса, чтобы не вмешиваться в переселение душ, и уменьшать царство Дьявола, отказываясь плодиться и размножаться.

Гарсиа стал проповедовать новое евангелие на площадях, но никто в его веру обращаться не желал, и он был вынужден признать, что и сам считает ее требования малопривлекательными. После долгих серьезных размышлений он стал проповедовать то же Евангелие, но с поправкой: город Кочадебахо де лос Гатос – начало Нового Творения, Новой Эры, теперь Господь деятельно вмешивается в жизнь Вселенной, а потому разрешается есть мясо, и святой долг каждого – плодиться и размножаться как можно усерднее, чтобы сравняться по численности с царством Дьявола. Отредактированная ересь альбигойцев[71] мгновенно заслужила популярность, а Гарсиа погрузился в безмятежное умиротворение, излучая блаженство и святость. Его проповеди становились все более вдохновенными и неразборчивыми, и однажды он в мистическом экстазе воспарил вдруг над землей и обратился к мурлыкавшему собранию кошек с вершины обелиска.

42. Похороны генерала Карло Мария Фуэрте

Военные собрали останки бродяги и положили в гроб, который на грузовике доставили в казармы и покрыли государственным флагом. Перед отправкой гроба в столицу бригадный генерал устроил прощальный парад.

Гроб установили на орудийном лафете, сверху положили генеральскую саблю и фуражку, и весь гарнизон при полном параде, с оружием, взятым на плечо, прошествовал перед ним, медленно печатая шаг. На церемонию собрался практически весь город – такого грандиозного военного представления в Сезаре еще не бывало. У многих солдат в строю по щекам текли слезы, а те, кто знал генерала лично – к примеру, штабные офицеры, – плакали так горько, что скоро все присутствующие заразились печалью и содрогались в рыданиях. Генерал Фуэрте был единственным честным и достойным управителем Сезара, и толпа усыпала плывущий гроб цветами, а некоторые, желая полнее выразить переполнявшие их чувства, не к месту кричали: «Да здравствует генерал!»