Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья - [11]
— Et savez vous que j’ai de la peine à vous reconnaître, mon cher ami,[179] — сказал Рамбаль, улыбаясь и всё поглядывая на босые ноги и на узел, который он,[180] входя в балаган, сложил.
— Tôt ou tard ça doit finir, — сказал Пьер. — La guerre finira un jour et deux mois de souffrance en comparaison de toute la vie…[181] — сказал Пьер, вспоминая слова Платона Каратаева: «час терпеть, век жить». — Pouver vous me dire quelque chose de ce que se fait dans le monde des armes? Aurons nous encore la guerre ou la paix?[182]
Даже Рамбаль, считавший себя другом, и тот рассердился при этом вопросе.
— On a fait des sottises et des horreurs! — сердито вскрикнул он. — Je crois que l’Empereur a perdu la tête. Et que tout ça ira au diable — c’est tout ce que je puis vous dire.[183]
И как будто сердясь на себя за то, что он сказал это, он поспешно переменил разговор.
— Mais savez vous, — сказал он, опять улыбаясь, — vous avez très bonne mine. Vous êtes un homme superbe! Et je voudrai que vous puissiez être vu dans cet état par celle…[184] vous savez. Ah malheureusement, mon temps ne m’appartient pas,[185] — сказал Рамбаль, оглядываясь — в к[оляске] сидели ф[ранцузские] о[фицеры]. — De ce pas je vai chez le commandant et je fais mon possible pour vous faire mettre en liberté, en attendant voilà, — он указал на мешок, — vous trouverez la un choube, bottes habillement d’hiver complet et différentes petites choses.[186]
Рамбаль поспешил переменить разговор, чтобы Пьер не благодарил его. Пьер благодарил его и был тронут тем, что сделал для него Рамбаль, но он знал, что завтра всё это отнимут у него, но он не сказал этого.
Переменяя разговор, Рамбаль сказал:
— Eh bien, j’ai vu votre palais à la porte, comment l’appelez vous. Il était intact il y a une semaine. Et vous voir, vous, le possesseur de toutes ces richesses, ici, dans cet état. Oh! nous vivons dans un temps terrible. Et il y a quelqu’un qui repondra à la Françe de tout le mal qui a été fait. Adieu, mon cher ami, au revoir dans des circonstances plus heureuses,[187] — сказал Рамбаль[188] и, обняв Пьера, побежал к коляске.[189]
[190] На другой день у Пьера отняли и новые сапоги, и le шуба, и les petites choses, [191] которые были хлебы белые и сыр, а на третий день пришел новый конвой, пленных вывели по Смоленской дороге.[192]
* № 257 (рук. № 96. T. IV, ч. 1, гл. XII).[193]
Пьера в этот день не отвели назад в сарай, а одного, отделив от других, оставили на новой гауптвахте на Девичьем поле. О нем ожидали какого-то особенного распоряжения. И когда это распоряжение пришло, его повели[194] куда-то. Солдат, ведший его, поздравил его с тем, что он так хорошо отделался, и объявил ему, что он теперь поступает в разряд военнопленных. Пьер не понимал того, что ему говорили. Его способность соображать и мыслить, потерянная им с ударами барабанов, еще не возвращалась к нему. Балаган, в который привели Пьера вечером[195] в день казни, был один из десятка таких балаганов, построенных французами из обгорелых бревен, досок и тесу на левой стороне Девичьего поля. На[196] каждый такой балаган была своя кухня и при всех балаганах были сменявшиеся караулы французских солдат. Тот балаган, в который ввели Пьера, разделялся на два отделения: одно для офицеров, другое для солдат. Отделения ничем матерьяльным не были разграничены между собой, но отделения эти существовали. У офицеров были лавки, два стола и койки, у солдат спали на соломе на земле, и только одна дверь на кольях служила им вместо стола. Офицеров, в том числе два штатские чиновника, было восемь, солдат было 15 человек.[197]
Когда Пьера ввели в единственную дверь балагана, офицеры и солдаты окружили нового товарища, расспрашивая его, кто он, где взят и что с ним было. Офицеры, в особенности один старый поручик с подвязанной щекой и желтым лицом, очевидно первенствующий здесь в балагане, узнав в Пьере человека высшего сословия, повел его в свое отделение. Солдаты, хотя и в плену, оказывали офицерам должное уважение и только позволили себе подойти и молча слушать то, что рассказывал Пьер подвязанному поручику, посадившему Пьера подле себя. Пьер, радостно оглядываясь на участливые глаза, глядевшие на него со всех сторон, рассказал всё, что с ним было, умолчав о своем намерении убить Наполеона и о спасении девочки. Он сказал, что он был московский житель, имел дом свой[198] в Москве.
— Фамилия ваша? — спросил поручик.
— Безухий! — сказал Пьер.
— А то граф Безухой есть, — сказал офицер. — Почему ж они вас сюда прислали?
— Я сказал перед тем, как нас вели, что я ополченный офицер.
— Какой чин? — строго спросил поручик.
Пьер, помолчав, сказал, что он был переименован [?] в полковники. Ему одинаково не хотелось сказать неправду и не хотелось сказать свой чин, боясь, что это заставит его товарищей расспрашивать его дальше. Но известие, что Пьер был полковник, было принято поручиком и всеми очень просто. Ему не поверили.
— Что ж, надо вас поместить, — сказал поручик. — Мусье! — крикнул он часовому, глядевшему в дверь. — Ла ли пур мусье офисье.
