Война - [3]

Так что появление на театре такой фигуры, как адмирал Макаров, это не столько надежда на его флотоводческий и командный гений, а использование авторитета его фигуры, которого хватит для того, чтобы выступить организатором и сделать управляемой местную аморфную массу. В сухопутной армии такой фигуры в те годы видимо не имелось, в принципе, и Куропаткин мог резвиться как угодно…

Глава 28

На мостике "Новика" было сыро, ветрено, зябко и неуютно, эскадра, дружно коптя и зарываясь в волны неспокойного Жёлтого моря, уже второй раз за последние несколько дней легла на курс к внешнему Артурскому рейду. Приближался сумрачный зимний рассвет двадцать шестого января. "Новик" вместе с "Боярином" осуществляли охранение-патрулирование движения эскадры, как было предписано в полусотне кабельтовых восточнее русской броненосной линии. Назвать разбросанные по морю разрозненные ходовые огни "линией" или ещё какой-то формой эскадренной эволюции не решился бы самый оптимистичный придурковатый фендрик.[4] Эти эскадренные выходы курсом на северо-восток вдоль побережья, с поворотом на восток чуть дальше створа острова Роунд и последующим возвращением в базу без огибания последнего кроме нервотрёпки совершенно несплаванных экипажей не давали совершенно ничего. Николаю "по секрету" в штабе рассказали, что благодаря этим эволюциям в столицу ежедневно летят бравурные рапорты и реляции, что благодаря им и флотоводческому таланту адмирала Оскара Старка вся Япония вместе со своими армией и флотом запуганная неимоверной военной мощью и выучкой русского флота дрожит и боится высунуть нос из баз, так есть сейчас и будет впредь!

Вообще, Николай, как и большинство офицеров эскадры, искренне радовался этим выходам. Находиться на острие наших дальневосточных рубежей и не почувствовать нарастание политической напряженности было невозможно. Тем более, что с трудом преодолевшие Великий Сибирский путь газеты приносили самые запутанные новости, а прибывающие раньше европейские газеты вносили в без того непонятные факты свою дополнительную путаницу. В результате штаб эскадры фонтанировал распоряжениями и приказами с такой частотой, что иногда просто успеть прочесть их все – было серьёзной задачей. Не отставали от начальника над эскадрой, командование порта, младшие флагманы, а ведь все перечисленные ещё и репетовали приказы морского министра, ГМШ и наместника. Словом, последние пару недель ежедневно с утра в зависимости от места нахождения Старка или наместника кавалькада адмиральских катеров отваливала от пристани у штаба или борта "Петропавловска" и развозила начальство по стоящим на внутреннем рейде кораблям. Где каждый устраивал очередную "инспекцию", если быть честными, то скорее делал вид своей ужасной занятости и деловитости, подобно нерадивой хозяйке перед приходом гостей из-за своей нерадивости неспособной использовать оставшиеся минутки для наведения окончательного лоска, а устраивает паническую суету, для обозначения своей всеобъемлющей подготовки. Если несколько первых визитов вызвали на палубах нервозный ажиотаж, то уже к концу недели появление очередного адмирала на борту не волновало уже никого, кроме назначенной вахты и караула. "Новику", как и всему отряду ближней разведки, повезло, отчего-то их минула львиная доля начальственного внимания. Только по разу на палубе отметились Старк и Алексеев, а вот броненосному отряду выпало во всём объёме. К вечеру по результатам инспекций на борт доставлялись порой исключающие себя приказы, к примеру: одновременно и немедленно всем пополнить угольные ямы до полного и при этом разгрузить оставив только половинный запас кардифа…

Но по порядку. После сентябрьских эскадренных маневров вдруг заметили, что "Новик" до сих пор в викторианской окраске,[5] что было отражено пунктом в итогах маневров и нам приказали перекрасить корабль в шаровый цвет. Действительно, на фоне других кораблей мы с "Аскольдом" единственные оставались в белых бортах и с жёлтыми трубами. С учётом наших размышлений о возможностях по маскировке, серый шаровый у нас оказался самым светлым на эскадре. В те времена шаровый цвет кораблей был темнее милицейской шинели, у нас же цвет вышел почти как у знакомых мне кораблей конца двадцатого века. Вообще, бело-жёлтая попугайская окраска военного корабля была для меня дикой с самого начала, но оказалось, что я к ней уже привыкла, и теперь было даже жаль её закрашивать. Ещё, возникла некоторая трудность с тем, что раньше мы с Клёпой видели "Новик" издали, а теперь он терялся на фоне остальных в гавани. В частности, именно это послужило тому, что мы уговорили на самый светлый вариант серого, да и при маскировке такой оттенок был предпочтительнее почти чёрного, если не иметь в виду тёмное время.

Машенька почти освоилась в Артурском госпитале в качестве сестры милосердия, в те времена градации и профессиональное деление медицинских работников была совсем не такой, как я привыкла.[6] Настенька написала, что получить направление на работу в Артурский госпиталь ей не удалось и это её чрезвычайно расстроило. Наши контакты с казаками по линии хорунжего Некрасова и Феофана продолжились вполне успешно. В частности, нам охотно пошли навстречу, когда мы закинули удочку по поводу охраны Машеньки, особенно в свете предстоящей войны, а как раз среди занятых реальным делом никто не сомневался в приближении войны, как и не пыжились шапкозакидательскими лозунгами. Казаки охраны дороги фактически уже не первый год находились в условиях постоянной необъявленной войны с хунхузами и как противников их оценивали весьма трезво, тем более, что во время стычек они видели постоянное усиление их организованности и явное присутствие кукловодов за спинами этих "бандитов-голодранцев". Так что теперь посменно один казак или два, когда Адриян отсутствовал, были рядом и обеспечивали присмотр и охрану. Не стоит упускать ещё и казачек с казачатами, что жили по соседству, ведь это не один десяток пар весьма приметливых глаз. Так что хоть немного спокойствия за свои тылы мы с Николаем получили.