Война - [36]

Наконец мины перестают падать. Мы выжидаем еще какое-то время, потом вылезаем из траншеи.

Почва сплошь испещрена воронками. Как будто земля в этом месте переболела оспой. Несколько мин угодило в пруд, и его вывернуло наизнанку, грязь и тина плавают на поверхности, вода стала черной.

У нас один убитый. Танкист. Его убило самой первой миной, которая разорвалась около танка. Он так и лежит там, под гусеницей, накрытый плащ-палаткой.

Еще одному парню оторвало ногу.

В войне, оказывается, нет ничего необычного. Это жизнь, обыкновенная жизнь, только в очень сложных условиях и с постоянным сознанием, что тебя пытаются убить.

Ничего не меняется, когда кто-то погибает. Мы все так же воруем воду на кухне, едим невкусный молочный суп и получаем звездюли. Мы живем той жизнью, какой люди жили в степи и тысячу, и десять тысяч лет назад, и смерть здесь такое же естественное явление, как голод, жажда или побои.

Иногда обстрелы бывают довольно интенсивными, иногда они даже превращаются в перестрелки. Временами начинают работать подствольники, и мы стреляем по красным вспышкам в темноте. Бэтээры открывают огонь из КПВТ. Потом все стихает. Иногда у нас кого-нибудь ранят или убивают, а иногда нет.

После обстрела мы сидим в окопах, прижав автомат стволом к щеке, и ждем утра. Один из нас наблюдает, остальные слушают, никто не спит. В ночи тарахтит дырчик, но звук бензогенератора не мешает нам, он уже давно слился для нас с другими звуками ночи, и мы перестали обращать на него внимание.

Утром жизнь начинается снова. Приходит водовозка, мы берем бачки и идем воровать воду, а на кухне нам раздают звездюли. Вот и все.

Нас посылают в аэропорт «Северный» за новобранцами. Грозный лежит в руинах, здесь не осталось ни одного целого дома, ни одного дерева, ни одного человека. Улицы, усеянные воронками, завалены кирпичами и ветками; кое-где встречаются неубранные трупы.

Мы впервые в Грозном и крутим головами во все стороны, разглядывая мертвый город.

Кругом стреляют, стрельба не прекращается ни на секунду. Между тем людей не видно и непонятно, кто в кого стреляет. Бой идет где-то во дворах, мимо которых мы несемся на бешеной скорости, не останавливаясь.

– Словно в Сталинграде, – орет Зюзик, пытаясь перекричать встречный ветер.

Ему никто не отвечает.

Мне всегда казалось, что война черно-белая. Но она цветная.

Неправда, что здесь птицы не поют и деревья не растут. Людей убивают среди ярких красок, среди зелени деревьев, под ясным синим небом. А вокруг буйствует жизнь. Птицы заливаются, трава пестрит цветами. Мертвые люди лежат на траве, и они совсем нестрашные. Они принадлежат этому цветному миру. Рядом с ними можно смеяться и разговаривать, человечество не замирает и не сходит с ума от вида трупов. Страшно только тогда, когда стреляют в тебя.

Это очень странно, что война цветная.

На обратном пути колонну расстреливают. Мы несемся по широкой улице, а по нам палят из окон. «Чехов» так много, что стреляет, кажется, каждое окно.

Две машины уже подбиты. Колонна не останавливается, чтобы подобрать раненых. Живые пытаются забраться на машины на ходу. Они прыгают на броню и цепляются руками за поручни. Одному это удается, его затаскивают наверх.

Я лежу на спине и стреляю по окнам. Все стреляют по окнам. Бэтээр трясет, очереди разлетаются веером и выбивают пыль из стен.

Надо мной яркое синее небо. Нельзя убивать людей, когда вокруг так красиво.

С переднего бэтээра падает солдат – очередью его сметает с брони. Наш водила не успевает отвернуть, и солдат летит под колеса. Бэтээр подпрыгивает. Я слышу, как хрустят кости.

Мы выходим из-под огня. Эта улица закончилась. Я не понимаю, почему я живой.

Я хочу узнать, как называется эта улица. Мне это кажется очень важным. Спрашиваю старшину.

Он стоит около палатки и пьет воду прямо из тубуса. Ручейки бегут по его подбородку и смывают пыль с кожи.

– Тебе не один ли хрен, – хрипло говорит он. – Я не знаю. Может, это улица Ленина, а может, и нет.

В полк мы привозим семьдесят три новобранца. Две машины сгорели, тринадцать человек убито, еще восемь пропало без вести.

В Грозном идут бои. Трупы на улицах никто не убирает. Они лежат на асфальте, на тротуарах, между разбитыми в щепки деревьями, словно принадлежат этому городу. Иногда по ним на большой скорости проносятся очумевшие бэтээры. Иногда их переворачивает разрывами. Около сгоревших машин лежат почерневшие кости.

Когда темнеет, на улице появляются странные силуэты в юбках. Их много, они бредут от бордюра к бордюру, останавливаясь около убитых. Порой переворачивают тела на спину и подолгу вглядываются в лица.

Мы никак не можем понять, кто это, а силуэты тем временем все приближаются к нашему блокпосту.

– Может, это какие-то горские племена, а, парни? Ну, может, горцы здесь носят юбки, как в Шотландии? – высказывает предположение Осипов.

Ему не отвечают.

Над заваленной трупами улицей висит полная луна, и между вздувшимися телами ходят привидения в юбках…

Кто-то не выдерживает и открывает огонь. Его поддерживают еще два-три человека, они успевают сделать несколько выстрелов и даже подстрелить один из силуэтов, пока с той стороны не раздаются голоса.