Война - [21]

– Надо валить отсюда, – говорит Зюзик.

– Да? И как ты собираешься валить? – интересуется Осипов. – У тебя есть деньги? Одежда?

– У нас есть магнитолы, их можно продать. На дорогу, пожалуй, хватило бы, – говорю я.

– А паспорт? Никто не продаст тебе билет без паспорта.

– Паспорт могут выслать по почте. Надо только написать родителям.

– А что, правда! – Зюзик увлекся этой идеей. Теперь ему кажется, что он и вправду готов бежать. В последнее время Зюзик вообще часто затевает эти разговоры. – А, мужики? Давайте напишем домой, чтобы нам выслали паспорта, и свалим отсюда, а?

Выясняется, что у Тренчика нет паспорта – он сдал его в воен комате. Да и у Осипова тоже.

– Все равно денег на всех не хватит, – говорит Тренчик. – И потом, чего сейчас-то бежать, все равно ж разведки нету. Когда вернутся, тогда и побежим.

– Хоть бы их там поубивало всех, – говорит Андрюха.

– Нет, не всех, – возражаю я. – Виталика можно было бы оставить.

– Виталика – да. А остальных пускай всех убьет к чертям собачьим!

– А что нужно сделать, чтобы попасть в госпиталь? – снова заводит свою шарманку Зюзик.

Он никак не может расстаться с мыслью свалить из полка. Казалось бы, чего проще: полк не охраняется – вышел из казармы и иди куда хочешь. Вся беда в том, что идти-то как раз и некуда. Бежать домой? Там нас ждет тюрьма, ведь мы будем считаться дезертирами; к тому же до дома нужно еще добраться: нередки случаи, когда солдат убивают по дороге или похищают, уводят в рабство прямо на вокзале. Да и патрули кругом. Так что в полку безопаснее всего.

– Можно опустить почки, – говорит Андрюха. – Насыпаешь полстакана соли, разводишь водой, выпиваешь и прыгаешь с подоконника. Верный дембель… А еще можно дышать битым стеклом. Кровохарканье обеспечено – верных полгода в госпитале. А то и комиссуют, если повезет.

– Еще можно вены резать, – говорю я. – У нас в учебке один резал. Оттягиваешь кожу на руке и несколько раз взрезаешь ее лезвием. Очень эффектно, море крови, и главное – абсолютно безопасно.

– Попроси лучше Тимоху, он тебе челюсть сломает, и никаких проблем, – произносит Тренчик. – А можешь не просить, он все равно сломает когда-нибудь.

– Да, челюсть – это неплохо, – гнет свое Зюзик. – Верных два месяца на больничной койке. А еще лучше челюсть выбить. Парни рассказывают, что если ее постоянно выбивать, то она начнет сама вываливаться из пазов, стоит только рот открыть пошире. А это уже дембель. Нужно только найти такого человека, который сумел бы выбить челюсть, не сломав ее при этом. В госпиталях уж наверняка есть такие. Эх, если бы попасть в госпиталь!

– Если бы у бабушки кое-что было, она была бы дедушкой, – отвечает на это Тренчик.

– Вот послушай, – продолжает разговор Осипов, – вот ты из Москвы, все знаешь. Скажи, кто начал эту войну?

Почему-то он считает, что москвичам известно все на свете.

– Понятия не имею. Спроси чего полегче.

– Нет, ну все-таки, как ты думаешь? – не унимается он.

– Ну, президент, наверное.

– Что – сам, лично?

– Нет, со мной посоветовался.

Мне не хочется разговаривать. Брюхо набито, обед лениво ворочается в желудке, и хочется спать. Мы валяемся в теньке, нас не бьют, табачный дым греет легкие. Чего еще надо?

– А вот интересно, может министр обороны сам начать войну, не докладывая президенту?

– Не может, – отвечает Витька. – Президент у нас – верховный главнокомандующий. Все войны начинает только он.

– А из-за чего началась эта война? – продолжает допытываться Осипов. – Из-за чего войны вообще начинаются?

А и правда, из-за чего?

– Из-за власти, – говорит Витька. Он порой проявляет редкую сообразительность. – Все войны всегда начинаются только из-за власти.

– А что это за штука такая – власть? Неужели ради нее можно столько человек убить? Чего Ельцину еще надо было, ведь он уже президент, куда больше власти-то? Или Дудаев его свергнуть хотел?

– Хрен их знает, кто там кого свергнуть хотел. Не поделили чего-то. Тебе теперь какая разница?

– Да нет, мне просто интересно. Вот ты лежишь тут, под дубом, всю ночь тебя хреначили и будут хреначить еще. И если за день ты не получишь по башке десять раз, то день, считай, прошел впустую. А потом тебя посадят на бэтээр и увезут в Чечню, если, конечно, до этого не сломают челюсть. Вы не думали о том, что кого-нибудь из нас наверняка убьют на этой вой не? – спрашивает Осипов, приподнявшись на локте. – Скольких уже положили пацанов и скольких еще положат. Я не хочу умирать, мне до дембеля всего четыре месяца осталось. Кто-то должен ответить за все, что здесь происходит. Как ты думаешь, президент знает?

– О чем?

– Ну, обо всем этом! – Осипов машет рукой в сторону полка. – О том, что нас тут кладут как мух. О том, что бьют. О беспределе этом.

– Вряд ли. Откуда он может знать? Наш-то полкан и то, поди, не знает.

– Ну уж нет, полкан точно знает, – говорит Тренчик. – Что он, слепой, что ли? Достаточно на твою рожу посмотреть, чтобы все понять. Полкан все знает, просто сделать ничего не может. Не расстреляешь же разведку и не уволишь всех старых на дембель досрочно. Солдат били всегда и всегда будут бить, – изрекает он.

– Значит, президент знает? Тогда вот что я вам скажу. Получается, что он самый главный преступник и есть.