Вова Четверодневный - [3]

Вова высовывает голову наружу, мало ли что... не... не может быть... Бляха!!! Роскошная голая баба выходит из воды! Розовая, фигуристая, груди упруго стоят! Выходит из реки и вокруг ни души! А на берегу еще волосы распустила, у обычных баб таких волос нету... прямо плащ до колен. Или он уже сдох?! Тот свет?! Не может такого быть! Он сдох уже? Неужели?! У Вовы от ужаса помутилось в башке, все замелькало, сдвинулось... он отпрянул назад в расщелину, оступился, схватился за край валуна, но не удержался и выпал наружу, больно ударившись щекой и плечом, о-о... и кажется свернул шею. Ну нет, он еще не сдох, слишком хуево... Голая подходит, участливо склоняется над Вовой, уф... он видит ее лобок в завитушках, длинные волосы щекочут Вове шею.

- Больно, да? Можешь сам подняться?

- Ааа.. я-аяуууу... яау...

Вова и сам не поймет, почему из него исходит этакое мычание, он хотел сказать...

- Ты что, не русский? Ладно, давай помогу... еще не можешь встать? Ну садись.

- Я р-руский! А я живой?

- А то! Ты откуда взялся, такой красивый? О... нога, я смотрю, у тебя, покажи-ка...

- Аааа!

- Так лучше? Сможешь идти?

- Куда?

- Тут не далеко... Нет, ты не сможешь. Расслабься, я тебе шею поправлю.

- Мне в поселок нельзя, я это... меня сразу заметут, я ж это... я, короче, ты только не бойся, беглый я, короче... - Вова понимает, что это и так видно, а если баба дура, то уж там, в деревне, его мигом зашухарят. А ничего, улыбается как ни в чем не бывало... ну наконец-то, бля, оделась в какое-то странное, похоже на мешок с карманами, дурное одеянье у бабы, но так-то лучше... - Ты это, сестренка, курева можешь принести? И пожрать бы чего-то, а? Мне в поселок нельзя, я дальше пойду.

Говорить тяжело, язык не слушается, ни хрена нет слюны, губы чужие, ватные. Вова собирается доползти до воды и напиться. А она достала из кармана здоровый гребень, грабли просто какие-то, и чешет свою черную гриву.

- Какой тут может быть поселок? Тут дней пять по тайге до ближайшей дороги... а до людей все семь... и как тебя вообще сюда занесло. Яму вырыл, совсем оголодал, да? Только эта тропа не звериная...

- Так я не врубился, ты что, одна тут живешь? Чота я не понял...

- Только наша семья, да не бойся ты, никто тебя не выдаст... люди к нам не ходят. - Заплела две толстых косищи, потом скрепила их между собой и привычным движением зашпилила на затылке, - Ладно, ты погоди, я сейчас кого-нибудь позову...

- Эй, эй! Сестренка! Ты это... стой, да подожди!

Ага, давай, похрипи еще ей вслед, только пятки мелькнули... а что, нормально... видимо они лесники ... или богомольцы какие-нибудь, ушли в тайгу с концами... семья... а что, богомольцы вроде не закладывают... хотя чего уже париться, даже если его сдадут, живым он все равно не дастся, а так бы уже сегодня шаркнул прямо здесь.

Вова не верит своему счастью, неужели еще поживет, пожрет... даже и не надеялся. Напившись из реки, он отползает в тень валуна, глаза слипаются, нельзя спать, бля, сейчас же придут эти... но Вова впадает в спокойное забытье...

2

Свежий запах деревянного дома Вова запомнил с детства, он вдыхал его, не нарадовался... пока их новый дом не закурили отцовы дружки. От вонючего дыма Вова чихал, долго не мог заснуть. Мама сперва ругалась, выгоняла пьянчуг, а потом и сама пристрастилась... да... а он помнит, как ловко батя орудовал рубанком, как скручивалась и пахла нежная белая стружка, а он собирал ее в мешок и вытряхивал за забором... а потом родители стали бухать по-черному и дом сгорел, пока он был в школе, ну да... в одиннадцать лет, как раз в его день рождения, отметили, бля, уроды... От папы с мамой остались зубастые черные чушки, с жутким оскалом, а его определили в ебаный приют...

Эта изба на ихнюю совсем не похожа, но запах тот же, прямо из детства. Тут всякие коврики, полосатые дорожки, полки горшками украшены... даже над его кроватью какие-то занавесочки, бля, с петухами... все чистее некуда, а простыни аж хрустят. Ни хрена не помнит, как его сюда принесли, как укладывали... очнулся вечером в чистой постели, раны чем-то замазаны, надеты чужие кальсоны. Весь день вчера продрых, как убитый. А баба что надо, в душу не лезет, жрать дает, примочки делает... Елена. Нормальная киска. Та, что мыла полы, ни то ни се, хоть и помоложе... к одному омскому вальту, как его... а хуй с ним, шастала похожая жучка, глазки в пол, прям скромница, а оказалась та еще кистяра... Мужики к нему не заходили, но Вова видел одного из окна - бородатый здоровяк о чем-то базарил с Еленой. Курева у них нет... да и хуй с ним, пока неохота. Сломать ногу на ровном месте, это ж кому рассказать! На Рыбинской даче один пыжик потянулся спросонья и как заорет - сломал себе обе крабины, да еще и в ногах вывихнул суставы... но это понятно - наркота сушит кости, да и барыге этому доходяжному лет шестьдесят уже было, а тут? Полная хуйня...

В комнату входит Елена, ставит у кровати миску с травяной кашей, опять будет мазать ему раны. Бесформенная рубаха, но телка явно без лифчика, груди упруго подрагивают, а какие там сосцы... так по виду ей лет тридцать, сколько ж времени у него не было бабы? Раньше хоть Нинка приезжала, замуж выскочила, сучка... хотя чего? Она ж не виновата...