Вот оно, счастье - [99]

Помаргивавшие Сусины глаза юмора не узрели. Пёртилл двинулся дальше, простукал стеновые панели над кухонной дверью.

– Счетчик будет тут. Выключатель – тут. – Из-под волос у него над ухом материализовался карандаш. Нарисовал на стене “Х”. – Розетка – тут. – Еще один “Х”.

Было в повадках Пёртилла что-то безалаберное. Расположение выключателей определялось его собственным ростом и удобством. Он примерялся рукой так, чтобы выключатель оказывался удобен ему, и в том месте возникал “Х”. То, что моя бабушка существенно ниже ростом, в его расчеты не входило. Так или иначе, он оставил в приходе свой след, и многие дальнейшие годы ты забредал в кухню, видел лампочку, висевшую не по центру, выключатель находил где-то на высоте плеча или даже выше, потому что столько провода Пёртилл готов был проложить – “Можете на табуретку встать и включить, тоже удобно”, – а божки трехглазых розеток могли обнаружиться где угодно. Полочка для чайника сразу следом за розеткой посреди ничейных просторов стены – обычное дело, и обычное дело, что полки эти мастерить приходилось наскоро, а потому не тронуты они были плотницкой рукой, разнообразно и изобретательно подперты, привязаны, приклеены или подвешены на каменных стенах, сохранявших последнее достоинство и не позволявших ничего в себя ввинчивать.

Из предположения, что домохозяева наверняка пожелают чваниться тем, что живут по-современному, розетки размещали на самом видном месте, и этот подход в домах таких вот удалых хозяев вскоре породил в Фахе предупреждение: Осторожно, провод; комнаты приобрели вид престарелого пациента, смирившегося со своими трубками, но премного довольного тем, как с ними выглядит. К тому времени, когда у Бурка и Клохасси начали торговать удлинителями, одинокая розетка в кухне сделалась своего рода импровизированной электростанцией, мужчины подтвердили стереотип о себе: втыкать что бы то ни было в отверстия – их любимое занятие, один удлинитель втыкался в другой, тот – в третий, пробки вышибало повсеместно, и призывать Пёртилла уже было поздно.

Расставив “Х” по всем комнатам в доме, он замер посреди кухни и произвел подсчет:

– Семь да три – десять, да два – двенадцать, да…

И тут вернулся Дуна с Джо. На нем были костюмные брюки и резиновые сапоги, по причине жары сверху отвернутые, рукава рубашки закатаны. Круглое лицо его пунцовело, глаза сияли.

– Это мистер Пёртилл, он…

– Я потерял цифру, – сказал Пёртилл и принялся заново складывать в столбик, приблизительно тыкая пальцем в незримые лампочки и розетки и расставляя в умозрительной сводке соответствующие галочки.

Дуна лишь улыбнулся ему. Предоставил электрику заниматься своим делом, а сам потрепал Джо по голове. Голова Джо умудрялась всегда оказываться под рукой. Никогда не приходилось Дуне глядеть вниз, он просто опускал руку – и голова оказывалась под нею. Такая у них была договоренность, и в тот раз получилось так, будто они сообщники, будто заранее договорились насчет этой сцены, прикинули, как она будет складываться, и рука словно говорила: Погоди, погоди чуток, Джо, и все это время дедово лицо сияло так, будто счастливей он и быть не мог, будто Пёртилл – самолично Папа Римский, зашедший в гости.

– Задачка непростая, – объявил Пёртилл. Глаза его поведали досадную историю. Слишком тощ он был, чтоб подкрепить ее, но если судить по его позе – он слегка отклонялся назад, – вперед он, возможно, не подастся, и в равновесии этом существовала вероятность, что дом моих прародителей чересчур противен современности. – Как есть непростая, – согласился он с самим собой.

Кухонное окно пылало послеполуденным светом, качался и постукивал в древесной глотке напольных часов маятник.

– Могут возникнуть и непредвиденные расходы к тому же, – произнес Пёртилл, а затем, наперекор определению слова “непредвиденные”, добавил: – Но это как обычно.

В задумчивых лунах круглых очков помаргивали Сусины глаза.

– Но можно и все равно начать, – продолжил Пёртилл и шагнул было, чтобы пройти мимо деда, но тот остановил его короткой простой репликой:

– Незачем.

Пёртилл прибегнул к тону, какой приберегал для бестолковых.

– Я не сегодня приступлю, сможете пройтись по списку. – Немедленного ответа не последовало, и он уточнил еще раз: – Пошел я. Когда вернусь – не знаю.

– Здо́рово, – сказал Дуна, продолжая сиять, словно услышал добрую весть, словно переполнен он ими уже некоторое время, поделился этими новостями с Джо и все это время ждал, когда уже наконец, без всякой злобы и желчи, зато с неким блаженством свободного падения сможет он закрыть за будущим дверь и сказать: – Нам не надо.

37

Дискуссия о будущем завершилась без всяких дальнейших прений, и вскоре Пёртилл удалился, оставив на стенах свои “Х”, где они постепенно поблекли. Но никаких споров между Сусей и Дуной я не помню. Возможно, таково слабое место в этом моем жалком акте воскрешенья – или моя тогдашняя глухота и слепота ко всему, кроме свиданья моего в “Марсе” в грядущую пятницу.

Вообразите мое состояние в предшествовавшие дни. Добавьте что-то от Холи Райана, который в свои пятьдесят два уверовал, будто члены его спеклись от ржавчины, а смазку, чтоб разлепить их, не изобрели, – пока не встретил он Мари Костелло. И добавьте еще чуточку Джека Дунна, обнаружившего в мироздании выпуклый парадокс: при ближайшем рассмотрении того, что он сильнее всего не любил в жене своей Шиле, пока она была жива, ему стало не хватать острее всего, стоило ей помереть.