Вот оно, счастье - [111]
Когда Анни произносила “И?” – Кристи выходил из той грезы и радение возобновлялось. Он изложил свое возвращение в Ирландию, путь до Кенмэра и дальше в Сним, и каково это было – оказаться вновь в тех местах, где отыскалась в мучительных воспоминаниях странная человеческая услада. Он рассказал об улицах, какие были ей знакомы, о том, как навел он справки в тамошних лавках, и стали они с Анни вновь молоды, Кристи – юнец в вельветовых бриджах, расспрашивал об Анни в лавке Хиллари, и сердце Анни трепетало в спальне наверху, в родительском доме, когда сестра Мина ей сообщила. Разговором привел он их с Анни к началу. Привел их туда, где в сюжете возник поворот.
И на этот раз он не возник. Кристи вошел в церковь в твидовом костюме, тяжком от дождя. Ботинки на нем чавкали, протекали на плиты пола, лоб блестел, будто Кристи – свеча.
– Потому что там была ты, – сказал он. – Там была ты.
Мы с Сусей слышали, как он произнес это дважды. А больше ничего не говорил.
Мне пора – последнее, что она сказала, сообщил он нам потом.
Миссис Прендергаст позвонила утром и уведомила нас, что Доктор приехал и нашел ее. Она сидела в кресле у телефона.
Похороны получились колоссальные. Из тех, ради которых, кажется, отложили все свои дела и явились все семь приходов. О похоронах в глубинке я знал мало что, однако если б явились вы в то утро в Фаху и увидели собранье народа, церковь битком, в церковном дворе – всевозможные дополнительные стулья и скамейки, двери домов через дорогу нараспашку, люди стоят и сидят на любой поверхности в поле зрения, и то, что застряло б у вас в горле, – ваше сердце, а то, что ощутили б вы, я описать толком бы не смог, но то было Мы в этом все вместе, а мое участие, сколь угодно малое, порождало во мне смирение.
Кристи держал себя в руках. Этот человек изумлял постоянно, и его отклик на смерть Анни – не очевидное горе. У него был дар принимать жизнь, а это включало и смерть. Чтобы такое понять, я был слишком юн. Он сидел вместе со мной, Дуной и Сусей на привилегированных местах, оставленных Отцом Коффи для нас возле алтаря. К тому времени все в приходе узнали о притче телефонных звонков и в отсутствие семьи и близких родственников руку сочувственно трясли Кристи. Доктор Трой признал мою утрату, поджав усы и крепко сжав мне пальцы. Глаза его говорили: Таков этот мир. Троица Софи, Чарли и Ронни тоже присутствовала, каждая девушка – в своей манере великолепия. Все они по очереди легонько подержали меня за руку, после чего удалились, ибо таково было их место в моей жизни.
Гробовщик Маккарти, с профессиональной сметкой вычислявший потайную историю любого усопшего, предложил Кристи нести гроб, и Кристи согласился. Том Джойс ударил в колокол, и мы все отправились за гробом в белый занавешенный свет того дня, приостановились возле Аптеки, взяли на караул в отсутствие Анни, однако ощущая ее присутствие всюду. Затем по кривому уклону Церковной улицы – к погосту у реки. Проходы со временем сделались у́же, могил прирастало, и ради того, чтоб оставаться в поле слышимости последних молитв, толпа захлестнула древние усыпальницы, кто-то старался не заступать за выгородки, кто-то старался не слишком, и вскоре все кладбище целиком стало самым людным местом в Фахе.
Отец Коффи нес вахту за Отца Тома, кого одолела грудная хворь. Вид Отца Коффи в белом облаченье и пурпурной сто́ле против зелени полей и бегущей реки – нечто из прежних времен. Голос его, надтреснув, выкликал молитвы, и я, глянув на море голов, видел Сусю и Дуну, Бата Консидина, миссис Мур, Учителя Куинна, миссис Прендергаст, миссис Куилли, миссис Риди, Мону Райан с ее прищуром, статную Мари Фолси, Матью Лири на коленях на могиле его отца, Коттеров, Кинов, Бринов, Блейков, Хехиров, шофера Хини, стража Гриви, Немца, Буфу и Ру, ораву детишек Келли и Кланси, Шилу Сулливан, подтиравшую слюни сыну, миссис Секстон в ее шляпе, Девиттов, Давиттов и Дули, Муррихи и Макинерни, а сразу за воротами – Мика Мадигана, и чувствовал я, как надтреснуло что-то в каждом из них.
