Вот мы и встретились - [28]

- Да вы посмотрите, в конце концов, на нас с Элизабет, - решила Мария Сергеевна не обострять отношений и по-женски обойти препятствие с фланга, - ну какие мы мать и дочь? Даже по масти не подходим друг другу.

- Выкрасишься, - ловко выкрутился сообразительный режиссёр. Но и изворотливая актриса не осталась в долгу:

- У меня аллергия на химию.

На что возмущённый деспот громко фыркнул:

- Какая такая аллергия? У тебя может быть только аллергия на плохое исполнение роли, заданной режиссёром, ясно?

Но ей всё ещё не было ясно:

- И по возрасту мы никак не родственная пара – почти одногодки.

- Нарисуем матери морщины, - в горячке выпалил взвинченный Аркадий Михайлович и осёкся под нахмуренным потемневшим взором Ё-Лизы. – Ну… не знаю… не знаю, - забормотал он, пряча глаза. – Наши театральные корифеи и в семьдесят прекрасно справлялись с ролями юношей, - заелозил вспять, стараясь не потерять лицо руководителя.

Пришла пора и строптивой, незаслуженной и ненародной, встать на дыбки:

- Это им так казалось от гипертрофированного самомнения, подыгрывать же таким юношам, по меньшей мере… неловко, - она хотела выразиться точнее: «противно», но не решилась мазать грубостью монументы. – Согласитесь, что внутреннее состояние актёра, соответствие его физического и душевного состояния образу, а не профессиональная наигранная маска, делают роль привлекательной для зрителя. Неужели не ясно?

- Да что тебе может быть ясно? Без года неделю на сцене, и туда же! Мнишь мастером! – снова начал заводится эмоциональный режиссёр, но его остановили.

- Маша права, - положила конец теоретической сваре примадонна и жена, - надо заменить, - и к Марии Сергеевне: - На кого? Как ты думаешь?

Обрадованная успехом спорщица, не задумываясь, назвала:

- На Аню.

Все разом повернули головы, чтобы взглянуть – будто никогда не видели – на претендентку на место около тела. А она и вправду всеми статьями – и лицом, и телесами – очень походила на сценическую мать.

- И морщин никому делать не надо, - добавила Мария Сергеевна, и этот веский аргумент решил вязкое дело в пользу зарозовевшей Анюты.

- Ни-ког-да! – отрезал, нервничая, всемогущий режиссёр. – Вы что, хотите завалить спектакль?

- Попробуем, - внимательно осмотрев сценическую дочь, как будто тоже видит  её впервые, высказала общую точку зрения Елизавета Авраамовна. – Справишься? – спросила по-матерински строго.

Любимая дочь-соперница покраснела ещё гуще.

- Я всё буду делать так, как скажет Аркадий Михайлович.

«Предательница!» - определила новую роль Анны Мария Сергеевна.

Начали работать сидя, языками, и, чем дальше работали, тем скорее душещипательная драма превращалась почему-то в гротесковую комедийку.

- Не то, не то, не то… - канючила присутствующая драматургиня, заламывая худющие руки и часто подталкивая спадающие к кончику носа очки. В конце концов, Аркаша разозлился:

- Что не то? Мы из вашего «не то» театральный шедевр делаем. – Он нервно забегал по сцене, натыкаясь на сидящих «не тех». – Народ с ночи будет за билетами толпиться, во всех газетах напишут…

- …некрологи, - услышалось энтузиасту в спину.

Он быстро обернулся и поискал глазами мрачного шутника. Не обнаружив, продолжил:

- Нашему современному зрителю обрыдли тягучие нравоучительные пьески, требующие драматического сопереживания. Переживаний у наших людей и на жизненной сцене хватает, а на нашей мы должны – просто обязаны! – дарить им радость и забвение от повседневных тягот. Поэтому - долой заумные, так называемые, классические пьесы! Новая культура требует только развлечений. Я, конечно, не против классики, но её пора обновить, приспособить к нынешнему энергичному молодому зрителю: убрать максимум тяжеловесных декораций, одеть артистов по-современному и дать им молодёжный язык, обогащённый понятным сленгом. – Он остановился перед Марией Сергеевной. – И побольше юмора, не английского, а чёрного, дворового и посмачнее, чтобы не смеялись, а ржали, - и громко засмеялся, показывая, как надо ржать.

- А как насчёт пошлятины? – опять спросил кто-то в узкую напряжённую спину.

И опять театральный оракул, повернувшись, не нашёл глазами любознательного члена молчащей труппы и пояснил ему и всем:

- А что вы понимаете под пошлятиной? – Никто не нашёлся с достойным ответом. – В забытые времена прошлого века пошлым считалось обнажить ножку выше колена. – Кое-кто из труппы ещё помнил те дегенеративные времена, но упорно прятал сведущие глаза от осовременившегося режиссёра. – А сейчас? – Все ждали детальных пояснений, как же сейчас? – Сегодня никто не увидит ничего зазорного даже в полностью обнажённом и красивом женском теле. – Кое-кто из труппы скрытно почмокал повлажневшими губами, а Валерик, наиболее приближенный в спектакле к такому, широко и плотоядно улыбнулся. – Кстати, Лиза и Аня, очень прошу, даже настаиваю, не стесняйтесь показать свои красивые прелести – от вас не убавится, а спектаклю прибавится.

- И в кассе – тоже, - опять негромко дополнил всё тот же скрытный голос.

- Разве это плохо?

- Нет, нет! – заблажила согласно вся труппа. – Хорошо, хорошо!

Коммерческий директор и по совместительству главный режиссёр удовлетворительно улыбнулся.