Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [33]

…ибо не враг поносит меня, — это я перенес бы; не ненавистник мой величается надо мною, — от него я укрылся бы; но ты… (Пс. 54: 13–15)

Но ты… ты-то что творишь?..

Я дал… вам власть наступать на… всю силу вражью, и ничто не повредит вам (Лк. 10: 19).

Как ты-то позволил Врагу наступить на себя? Зачем расстелился ему под ноги? Ты, избранник Мой, родной Мой, близкий Мой?..

Это четвертое искушение — искушение праведной местью. Как и предыдущие три, оно совершенно логично и естественно для человеческой природы.

Справедливо и правильно отвратиться от человека, который сделал для этого АБСОЛЮТНО ВСЕ. Был другом, учеником, ближним — и ото всего отрекся, все предал, над всем поглумился. Вплоть до последнего проявления дружбы, до поцелуя. Добровольно. И предал на смерть. Тоже добровольно. За что?..

«И Ты исчерпал все возможности его вернуть. Ничто из того, что Ты предлагал ему, не толкнуло его обратно к Тебе. Что ж, в Свою очередь отрекись от него, подтверди его решение, согласись с этим человеческим свободным выбором: не Ты, но я, Твой враг. Отдай его на погибель, сообразно его собственному желанию и всему душевному устремлению.

Отдай его мне.

Отдай его мне, — говорит сатана, — отдай эту душу, признай, что есть проступки, после которых даже Ты отойдешь и не взглянешь больше. Есть бездны, куда не спустишься даже Ты, где мое, только мое царство. Я могу туда затащить человека — Твоего друга и близкого, — а Ты его оттуда не вытащишь, потому что он тут добровольно, а что Ты сделаешь с неподъемным камнем его воли?

Даже вознесенный Тобой к самым вершинам, приближенный к Тебе так, что ближе некуда, одаренный Твоими дарами, удостоенный Твоей дружбы, приобщенный Твоей любви, он предпочел меня, а Тебя возненавидел до убийства.

Так кольми паче все остальные? Ты зря пришел!

Он похулил Тебя и должен умереть. Похули человека и умри Сам».

Дьявол ставит перед Спасителем не просто ученика-предателя, но как бы все человечество, возлюбленное, избранное, осыпанное дарами и все равно предавшее и убившее Бога. Перед Богом-Христом — человечество: доказать, что недостойны. Перед человеком-Иисусом — родного и близкого предавшего друга.

«Ну что, съел? Любуйся. Вот она, вскрытая и распотрошенная душа нового Иова. Вот чем надо брать друга Божьего: не страданиями, не лишениями, это бы он перенес ради Тебя. Нет — растравлением и потаканием противным Тебе страстям, которые слаще милости Господней, и дружбы Твоей, и близости.

А раз так можно растерзать Твоего ближнего, друга Твоего и апостола — любого так можно, и ничего Ты с этим не сделаешь».

Здесь кончается любая аргументация в защиту Иуды, потому что защищать больше некого. У Христа нет ни малейших оснований беречь и спасать этот живой труп, полностью соединенный волей с человекоубийцей. Что там спасать? Это уже не друг. Уже не брат. От него осталась только внешняя оболочка, да и на себя-то он уже не очень похож. Прямо говоря, это уже почти и не человек, это тварь из ада.

«Ну так отправь его в ад! Прокляни его за этот поцелуй! Ну хоть пощечину ему закати, словесную или не очень. Хотя бы оттолкни его от Себя… Заступись за Себя, одно Твое слово, один жест — и он рухнет мертвый, лишенный Твоей благодатной защиты, головой выданный палачу. Разве он Тебя не так выдал?

Это не Твой ли закон: кровь за кровь?

Отдай его мне!»

И в этот миг, когда богохульство, уравнявшее человека с дьяволом, уже совершено, когда Иуда уже преступил черту, из-за которой нет возврата, Христос отменяет казнь двумя словами:

Друг, для чего ты пришел?.. Иуда, целованием предаешь Сына Человеческого… (Мф. 26: 50; Лк. 22: 48)

Вопрос и ответ

Но что тут спасительного?

Ведь суть сказанного кажется ясна и не слишком замысловата: Иисус называет Иуду другом, чтобы лишний раз воззвать к его совести. И вдобавок проговаривает вслух его грех, чтоб обличение было полным. Мол, друг Мой, неужели ты пришел для того, чтобы поцелуем выдать Меня врагам? «Тебе не стыдно?» не произносится, но подразумевается.

Вполне благочестивая трактовка. Но если разбираться, картина вырисовывается совсем другая.

Во-первых, фраза, звучащая просто и ясно по-русски, в греческом оригинале превращается в настоящую головоломку. С точки зрения греческой грамматики это не вопрос, не утверждение… это вообще непонятно что!

«Слова Христа Иуде после этого лобзания: ἐταῖρε ἐφ‘ ὅ πάρει… понимаются различно, — то в форме вопроса („друже, на что ты пришел?“), то в форме восклицания („друже, на какое дело ты пришел!“), то как эллиптическая форма, при подразумеваемом „твори“ („друже, на что пришел, твори“). Первое понимание не может быть принято потому, что оно несогласно с обычным греческим словоупотреблением, где в прямых вопросах никогда не стоит ὅ вместо τί; при втором понимании несправедливо ὅ отождествляется с οἶον; третье понимание представляется недостаточным по той причине, что Иуда уже совершил свое злое предательское дело, и не было нужды говорить, чтобы он его творил (в слав. перев. у св. митроп. Алексия: „друже! на неже приде, дерзай“). Принимая во внимание Лк. 22, 48 и удерживая обычную во всех изданиях Нового Завета вопросительную форму речи данного места, — лучше восполнить вопрос так: „друже! на что ты пришел (разве я не знаю)?“»