Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [21]

Это тоже действие сатаны, который на тот момент уже играет Искариотом, как игрушкой. Раздуть в ученике еще один порок, тем более такой низкий, как сребролюбие, — что может быть оскорбительнее, больнее для Христа? Что может быть унизительнее для человека, чем быть захваченным такой низкой страстью? А унижать человека в глазах Господа и в глазах других людей — поистине любимое занятие дьявола.

Все закономерно.

И вот, задумавшись над этим вопросом, Иуда приходит довольно быстро к «изящному» решению: Христа надо продать властям, наплетя о Нем такого, что безусловно подпишет Ему смертный приговор, а доносчику обеспечит приятную компенсацию. Двух зайцев одним выстрелом.

О том, что третий заяц — он сам, Иуда еще не знает.

Что вы дадите мне, и я вам предам Его?

Итак, отправляясь к первосвященникам, он держит в уме две мысли: во-первых, смерть Христа, во-вторых, стартовый капитал в новую жизнь. Но есть и третий мотив: он не вполне очевиден, но, если вчитаться, его можно разглядеть. И мотив этот — посмеяться. Точнее — поглумиться. Вообще, мне почему-то кажется, что Искариоту все это очень смешно. Быть может, его буквально душит хохот. Ад недаром назван «всесмехливым».

Ведь правда же — это очень смешно, та сумма, что звучит в его разговоре с первосвященниками. Тридцать сребреников — это не с потолка взятая цена, она имеет свое обоснование. Во-первых, это стоимость раба — самого обычного раба. Как забавно: продать и купить Того, Кого встречали как Царя, — как раба, как вещь! Мысленно представить Его своим рабом и сбыть с рук новым «хозяевам», у которых на этого «раба» совершенно определенные планы. Если вол забодает раба или рабу, то господину их заплатить тридцать сиклей серебра, а вола побить камнями (Исх. 21: 32).

Сатанинский черный юмор.

А во-вторых, эта сумма звучит в пророчестве Захарии, где ее называет Сам Господь:

И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою; если же нет, — не давайте; и они отвесят в уплату Мне тридцать сребреников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, — высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать сребреников и бросил их в дом Господень для горшечника (Зах. 11: 12, 13).

Это к тому, что Иуда отлично понимает, Кого он продает. А те, кому он Его продает, не понимают, потому что с ними Господь откровенных бесед не вел и душу им не раскрывал. Для них это просто цена раба.

«О, злодейский голос! О, безумное преступление! Трепещу, возлюбленные, когда помышляю об этом. Как вырвалось слово из уст? Как повернулся язык? Как душа не покинула тела? Как не онемели уста? Как не помутился рассудок?» ^[36].

Да вот не помутился, к сожалению.

Иуда отдает себе полный отчет в своих действиях, покорежена воля, не разум. Конечно, сатана так калечит его восприятие, что здравым умом назвать это невозможно. Но это добровольно избранное безумие.

* * *

…и он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им. Они обрадовались и согласились дать ему денег (Лк. 22: 4, 5).

Тут стоит отметить, что слова «Его предать им» в этом отрывке не означают предательства как такового. Употребленный в греческом тексте глагол παραδω не несет никакого морально негативного оттенка: это не предать, а передать. В глазах властей Иуда подписывается не на нечистоплотное бессовестное деяние, а всего лишь на то, чтобы передать, выдать Христа первосвященникам и начальникам.

Сколько же платят власти за содействие? На что мог рассчитывать Искариот, получая тридцать сребреников?

Мы, конечно, сейчас не измеряем деньги ценой рабов, по этому признаку сложно понять, много Иуда получает или мало, были ли рабы бросовым товаром или ценились на вес серебра. Тем не менее некоторое представление о масштабах суммы получить можно.

Тридцать сребреников — это сто двадцать динариев. Приблизительно четырехмесячная зарплата тогдашнего простого сельского работника. Дневной труд в винограднике стоил один динарий, о чем нам рассказывает в одной из притч Сам Христос.

Динарий — совсем немного, так, один динарий стоил всего-навсего хороший огурец, или амфора галилейского оливкового масла, или несколько гроздей винограда. За четыре динария можно было приобрести самую простую одежду из мешковины, еще двадцать динариев пришлось бы выложить за талит — особое прямоугольное покрывало на голову, необходимое иудею при молитве. А вот первосвященнические одеяния Каиафы или Анны стоили немыслимо дороже — до двадцати тысяч динариев, то есть до пяти тысяч сребреников.

Представляете себе разницу?

Что еще можно было купить на сто двадцать динариев, кроме раба или нескольких смен недорогой одежды?

Например, быка — он стоил около ста динариев. Или пяток телят по двадцать динариев. Или целое стадо ягнят, которые продавались по четыре динария за штуку, при том, что взрослый баран шел за восемь ^[37].

Миро, вылитое Марией на ноги Христа, стоило ровно в два с половиной раза больше Самого Христа: триста динариев или семьдесят пять сребреников.

То есть, с одной стороны, получается, что тридцать сребреников — деньги не запредельно большие. Четыре «прожиточных минимума», негусто. Иуда на них явно не обогатится. Это действительно или некая «подушка безопасности» на первое время, пока он снова не встанет на ноги, вернувшись в среду, из которой выпал на три года, или возможность единовременной не очень крупной инвестиции.