Вот идет большая птица - [5]

— Тебе это интересно? Целыми днями решать эту алгебру?

— При чём здесь интерес? — искренне удивился мальчик. — Это необходимость. Я должен получить медаль, потом поступить в престижный вуз, окончить его с отличием, найти хорошую высокооплачиваемую работу…

— Зачем?

— Потому что все люди так делают! Это называется повзрослеть! А всякие выдумки пора оставить малышам. Мне они ни к чему.

— Но это же ужасно скучно! — воскликнул дракончик. — Жить как все, быть как все. Отказаться от мечты, от чуда — это всё равно, что добровольно отрезать себе крылья и забыть о небе и полёте. Это не жизнь! Так нельзя!

— Так правильно, — назидательно заявил мальчик. — Так мне всегда говорили родители, а уж они-то знают, как надо жить.

— Но как же всё то волшебство, которым наполнен каждый день? — растерялся дракончик. — Песни ветра, сияние звезды на ладони, танцы с лесными огоньками?

— Какие глупости ты говоришь! — нахмурился мальчик. — Ветер не умеет петь, это только колебания, создающие звуковые волны. Звезду нельзя удержать на ладони — это огромный горячий шар из газа и пыли. А фей и лесных огоньков вообще не существует, они — сказка, в которую верят маленькие дети. А я уже почти взрослый. Мне надо заниматься серьёзными делами и не отвлекаться на детские наивные фантазии.

— Как — фантазии? — чуть не плача спросил дракончик. — Мы же видели эльфов, говорили с ними. И ветер пел нам колыбельные, когда мы уставали и засыпали прямо здесь, на холме. И мы почти коснулись падающей звезды, ты вспомни…

— Глупые выдумки, — отмахнулся мальчик, не отрываясь от учебника. — Пора бы повзрослеть.

Дракончик низко опустил чешуйчатую голову, и шкура его тускло блеснула желтовато-коричневым.

— Ты так торопишься стать взрослым? Загнать себя в клетку серых безликих будней? Лишить себя крыльев и чуда? Отказаться от правды в угоду удобству? Может быть, меня тоже не существует?

— Наука пока не может дать точного ответа на этот вопрос, — заметил мальчик. — Не отвлекай меня, пожалуйста, у меня завтра сложный тест.

— Конечно, — покорно вздохнул дракончик, и в глазах его сверкнули не замеченные никем слёзы.

* * *

Годы неумолимо летели вперёд, мальчик взрослел, становился юношей, затем мужчиной. А дракончик, практически не изменившийся с их первой встречи, лишь увеличившийся в размерах, всё так же ждал своего друга на холме, пусть с каждым годом тот навещал его всё реже. Последний раз они увиделись, когда мальчику исполнилось восемнадцать.

— Смотри! — крикнул тогда дракончик, едва завидев друга. — Я научился дышать огнём! Я теперь самый настоящий взрослый дракон!

— Мне некогда, — отмахнулся мальчик, пробегая мимо. — У меня впереди экзамены, потом поступление в институт. Я обязательно посмотрю, но позже. Может быть, через месяц.

И мальчик ушёл, ни разу не оглянувшись. А дракончик опустился на землю, словно его вдруг перестали держать крылья. Постоял немного, низко склонив голову, а потом грустно вздохнул:

— Хорошо. Через месяц. Я буду ждать.

Но ни через месяц, ни через год, ни через десять лет мальчик не вернулся. Калейдоскопом менялись времена года, высыхал старый дуб, под которым когда-то спорили друзья, дожди смывали следы былых весёлых игр. А дракончик продолжал ждать, неустанно, неусыпно, храня и согревая в сердце хрупкую, но всё ещё крепкую дружбу.

У дружбы нет ни срока годности, ни гарантии, ни временных рамок. Её нельзя продать, купить, обменять. И выкинуть за ненадобностью, просто потому, что она устарела, тоже невозможно. А потому дракончик ждал, ждал годы напролёт, несмотря ни на что. Ждал и верил, что однажды его терпение будет вознаграждено.

* * *

Человек поднимался на холм, поросший пожухлой травой. Яркая полная луна освещала ему дорогу. Человек спешил, словно боялся опоздать, будто опасался, что его не дождутся.

На вершине холма было пусто и тихо. Человек, с трудом вскарабкавшийся на склон, растерянно огляделся по сторонам и бессильно опустился на землю. Здесь не было никого, кроме него, засохшего дуба и ветра, лениво перебиравшего умирающие травинки.

— Опоздал. Уже слишком поздно, — прошептал человек и вдруг заплакал. Впервые за много лет.

Он плакал горько, навзрыд, сам не зная, кого или что оплакивает. Но когда за спиной раздалось недоумённо-сочувственное:

— Ты чего? Тебя кто-то обидел? — подпрыгнул с неожиданной для его лет резвостью и бросился навстречу говорившему, словно не прошли десятилетия, словно он всё ещё был маленьким мальчиком, спешившим на встречу со своим другом-дракончиком.

Дракон смущённо приобнял человека лапой.

— Ну, будет тебе. Зачем же так?

— Я боялся, — торопливо зашептала человек, теряя слова, захлёбываясь ими. — Я так боялся, что опоздал, что слишком поздно осознал, как ты был прав. Всё то, что я себе нарисовал, вся та жизнь, которую расписал для себя по минутам — это клетка, плен. Я своими руками похоронил себя в серости и обыденности. И как много времени мне понадобилось, чтобы понять — это не жизнь, а существование! Что толку мне от моих знаний по физике, химии, алгебре, языкам? Разве стоят они того безысходного отчаянья, которое захлёстывает по вечерам с головой, когда понимаешь, что сегодня было таким же, каким было вчера и каким будет завтра? Разве можно называть жизнью череду повседневных, набивших оскомину дней, когда нет сил ни радоваться, ни огорчаться? Там, где нет места фантазиям и сказкам, нет и жизни! Ведь каждый новый день — это тоже своего рода маленькое чудо. И каждый вдох, и каждый шаг, который мы делаем. Невозможно жить только сегодня, сейчас, вертясь, как белка в колесе, не находя времени на то, чтобы поднять голову, оглянуться и увидеть, что мир лучше, волшебнее, реальнее, чем кажется. Надо верить в завтра. А что такое завтра, как не сказка, которую мы творим своими руками? Как долго я не мог понять это!