Вот и вся любовь - [28]

— Я б их убила. Я понимаю, что они приличных собак не видали, но животное в чем виновато?.. Что еще пары ножек не выросло?

У Бэлы с собой пакет для какашек, и я вспоминаю акцию Бренера. Бэла показывает мне домики с садиками, в каких хотела бы жить, чтоб собакам было вольготней… За ужином вся семья обсуждает план помощи старой учительнице. Так легче — говорить, обсуждать, верить, что все поправимо. Женя первая понимает:

— Если она такой человек, как ты рассказываешь…

Ухожу в «свою» комнату, Женину спальню. Мне надо привыкнуть. Что Елена старая, больная, почти нищая. Я привыкну. Но тяжело… Заходит Женя, садится рядом, обнимает. Я утыкаюсь ей в плечо, хлюпаю носом и злюсь на жизнь. Стараюсь не обреветься и — досадую оттого, что она считала меня юристом.

50

Таксист что–то говорит, показывая на Леню, Женя смеется.

— Что он сказал?

— Такой красивый, в такую жару, с двумя женщинами, и вдруг в музей.

Забавно: Леня нравится израильским таксистам. Третий раз нас спрашивают, давно ли мы из Америки… Может, здесь это модная шутка?

В музее Израиля — древности, ритуальное серебро, бирюзовая синагога… Я гляжу на часы. Думаю только про Елену. К нам присоединяется Бэла. Смотрим живопись, Бэла ведет к своей любимой картине — это крошечный Левитан, «Оседающий снег». Сугроб, подмытый ручьем, навис над водой, кромка вот–вот обрушится, поплывет. Возвращаемся. Я думаю про Елену. Впервые едем в автобусе, обычно Женя, оберегая нас от террористов, берет такси. Про взрывы и думать нельзя — я думаю про Елену. И по дороге, и дома. Даже не думаю, она просто во мне. Хочу снова ее увидеть. Смотрю на часы, смотрю в окно на тот холм. Женя догадывается:

— Хочешь поехать в Гило?..

— Только еще в магазин бы зайти.

— Тогда в арабский. Скоро шабат.

Звоню.

— Елена Николаевна!! Можно к вам приехать?!

— А вы хотите?.. Ну, приезжайте, я буду только рада.

Мы покупаем сладости, фрукты, цветы. Магазин скромный, цветы скромные — вроде тех астр, что мы дарили ей в День учителя. Женя заказывает арабское такси. Протягивает мне вазу — красивую, чешскую, она только что украшала Женину спальню.

— Возьми–возьми, она мне не нужна, ты же видишь. Бэлка обрадуется, что можно купить что–то еще… Ну, представь, вы принесете цветы, а куда она их поставит?

Я так и дарю эту вазу — от Жени. Е. Н. качает головой, жалея, что не разглядела Женю вчера и что зря мы тратились на продукты.

— Мне же ничего нельзя… А я угощу завтра Асю?! Ася придет, то–то будет рада… Ну что, на скамеечку?

Мы не загнаны в пространство одной встречи. Сидим на скамеечке. Глядим друг на друга расслабленно. Попрощались насовсем — и вот увиделись. Можем растратить это время впустую. Она рассказывает про соседку–учительницу, подробно, не торопясь. Я слушаю, зная, что ничего не запомню, здесь все рассказывают про чужие судьбы. Просто смотрю. Ей идет эта блузка.

— А мы сегодня видели снег!

— Правда, где?.. Я же была в этом музее — на выставке Писсарро. Как же я Левитана не заметила?

Значит, раньше она ходила лучше? Или она так и ходит по музеям? Леня хочет узнать ее мнение о статье. Диалог с его другом–художником.

— Ой, Ленечка, я заглянула, там слишком сложно. Но почитаю, обязательно почитаю.

— Это они эрудицию проявляли, — злорадствую я.

— Вчера первым делом я за Зоечку принялась. Я уж ей и письмо начала писать…

Зоя послала Е. Н. стенгазету. Очень старалась: среди наших трех дочерей ее не часто выбирают.

— Ну, пойдемте прогуляемся немножко. Я вам любимую синагогу покажу. Тут рядом, по пути в булочную.

Еще светло. Сегодня вечер пятницы. Мы видим идущих молиться мужчин, группами и поодиночке.

— Правда, похоже на корабль? Это пение. Этот свет…

Перед нами бетонное серое здание с желтыми огнями. Что она в нем нашла? Может, когда–нибудь и пойму. Она умеет выбирать…

Мы пьем чай из ее разномастных чашек. Я осмеливаюсь.

— Елена Николаевна, вы говорили, что у каждого должна быть в жизни роскошь. Русский эмигрант…

— У Ремарка?

— Да, с роскошными цветами…

— Встань, Иринка. Подойди–ка к окну.

Я подхожу к окошку–амбразуре. Там вечереющий свет. Ветви сосны. И холмы Иерусалима.

51

В субботу Женя повела нас к христианским святыням. Женя не знает экскурсоводческих текстов, но водит в такие места… Подъезд — обычный, с перилами, с почтовым ящиком на втором этаже. А на первом висит икона, горит лампада: здесь Иисус провел дни перед казнью. Где здесь?! Что именно сохранилось?.. Женя водила нас в нищую коптскую церковь — мне показалось, что коптский монах целовал меня не по–монашески.

Вечером заканчивался шабат. На улицах появились сначала мальчишки, потом появились автомобили. Замигали светофоры, зазвучала какая–то музыка, заработали магазины. Бэле хотелось, чтоб мы хоть что–то купили в «Каскаде».

— Смотри, сестрица, средство для стирки рубашек. Специально для воротничков.

— Я не стираю мужские рубашки.

— Тю-ю! Так тебя пора увольнять.

Пора. Я опять думаю только о ней. Леня сказал, чтоб сегодня я не надеялась: неудобно перед родней, нехорошо утомлять Елену, и, наконец, мы завтра утром уезжаем!

Набредаем на мебельный магазин. Я его вымечтала взамен визита. Бэла хочет показать Жене один диванчик… Я хочу купить стол и кресло. Женя с Бэлой спасают Ленин карман: стол дороже и не войдет… Все останавливают выбор на кресле. Мне не нравится расцветка. Но другой нет. Я диктую адрес Елены.