Вот брат твой!.. - [9]

Денисов не переживал ни на фронте, ни сейчас. Просто медвежья охота была для него все равно как темный лес для городского жителя: он не знал о ней ничего, но думал, что все будет не так легко, как об этом говорит Федотыч. А может, Федотыч и прав, ведь двадцать лет ходит на медведей, и ничего.

И Денисов перестал думать о всяких медведях, и, когда охотники добрались наконец до ельников, он повернулся к идущему следом Федотычу: здесь, мол.

Все остановились, и Федотыч шепотком сказал: все, слезай с лыж, дальше пешком. Ружья чтоб были наготове, языками не молоть, глядеть в оба.

Двинулись.

Снег был глубоким, но рыхлым и не скрипел. Денисов с Федотычем шли впереди — Денисов с колом, который выставил перед собой, как пику, Федотыч — с рогатиной. В ней, как думал Денисов, было не меньше полпуда, но охотник нес ее легко, готовый в любую минуту направить оружие на опасность.

Шагов через пятьдесят разглядели среди молодых елок большущий сугроб, Федотыч посмотрел на Денисова, и тот кивнул: она, берлога. Пошли еще медленнее, и, когда до берлоги осталось шагов десять, Федотыч поманил к себе Денисова и возчиков. Пригнул их к себе и, дыша в лицо, сказал, что их задача — загородить кольями лаз. Вон он, лаз-то, мохом заткнут. В него, стало быть, и надо воткнуть крест-накрест колья и держать. Да покрепче, чтобы медведю было трудно выбраться.

Потом, так же шепотом, Федотыч показал ружейным охотникам, куда встать им. И когда те встали, медвежатник с Денисовым и возчиками пошли к самой берлоге.

Денисов думал, что теперь-то медведь наверняка учует их и проявит себя, но никаких признаков этого не было. Никто не зарычал навстречу охотникам, не выкинулся из берлоги. И даже когда накрывали ее путом, никаких звуков не донеслось изнутри.

Денисову стало не по себе.

Неужели медведя и в самом деле в берлоге нет?! Вот это штука! Да за такое лесничий съест его с потрохами! Обманул, скажет. Я людей, скажет, притащил черт знает откуда, наобещал, а тут пустой номер! Но ведь был же медведь, был! И не мог уйти — берлога целая, и лаз заткнут. Спит, должно, крепко, не чует.

Занятый этими мыслями, Денисов не сразу услышал, что Федотыч, как гусь, шипит на него, показывая: загораживай лаз, чего глаза вылупил! И только когда Федотыч поддал его в спину, Денисов вспомнил о своих обязанностях. Проткнув затычку лаза, он, насколько мог, вогнал кол внутрь берлоги и навалился на него всем телом. С другой стороны воткнули свои колья возчики. И как только они это сделали, Федотыч ткнул в лаз концом рогатины. Потом еще и еще. Затычка упала внутрь, и тотчас всех оглушил яростный медвежий рев.

— Держи крепче! — уже не таясь, закричал Федотыч, продолжая тыкать в лаз рогатиной. — Сейчас полезет!

И действительно: в ту же минуту в лазе показалась медвежья голова. Но колья мешали зверю, и он грыз их зубами и хватал лапами, стараясь утянуть колья к себе. При этом медведь так рычал, что Денисову сделалось по-настоящему страшно. Чего ж эти-то не стреляют? Видать, как говорил Федотыч, и впрямь трясучка одолела.

Но Денисов напрасно негодовал на охотников. Им самим не терпелось послать в медведя пулю, однако тот так быстро и ненадолго высовывал голову, что ее невозможно было поймать на мушку.

Лучше всех об этом знал Федотыч, который, окончательно разъярив своими тычками медведя, вдруг крикнул возчикам, чтобы те бросили колья. Возчики так и сделали и побежали под прикрытие стрелков, которые по-прежнему ловили удобный момент для выстрела. Дыра в лазе сразу стала шире, и медведь начал протискиваться наружу, где его поджидал Федотыч с рогатиной. В азарте он, видно, забыл уговор самому не трогать медведя и, набычившись, не двигался с места.

Но стрелки не зевали. Едва медведь высунулся по грудь, как один за другим ударили четыре выстрела. Медведь зарычал еще страшнее, дернулся и мертво обвис в лазе.

— Готовый! — сказал Федотыч, пихнув медведя для верности черенком рогатины.

Видя, что все кончилось, из-за деревьев спешили к берлоге стрелки. Побледневшие от возбуждения и переживаний, они, столпившись возле лаза, разглядывали медведя, будто не веря, что это они убили его. Но эта недолгая оторопь прошла, и меж охотниками разгорелся спор относительно того, кто и куда попал. Всем почему-то хотелось, чтобы его пуля обнаружилась у медведя непременно в голове, и тут же стали проверять, однако выяснилось, что в голову-то никто и не попал. Хуже того: в наличии оказалось только три пули, и все они сидели в медвежьей груди. Четвертую же, как ни искали, не нашли, кто-то из стрелков послал свою пулю «в молоко». Впору бы сконфузиться, но какой уж тут конфуз, когда медведь-то — вот он! Завалили — вот что главное! На радостях не стали и разбираться, кто промазал.

— Ну, Максим Петрович, с полем тебя! — поздравил лесничий главного охотника.

— С полем, с полем! — подхватили остальные.

— И вас тоже! — отвечал Максим Петрович, широко улыбаясь и доставая из кармана коробку папирос, каких Денисов никогда не видывал. Открыв коробку и откинув мизинцем тоненькую полупрозрачную бумажку, прикрывающую папиросы, Максим Петрович пригласил всех закурить. Денисов и возчики было замялись, но Максим Петрович посмотрел на них с такой укоризной, словно его незаслуженно обижали.