Вот брат твой!.. - [8]

От этих невеселых размышлений Денисова оторвал Федотыч. Он подсел к нему и стал расспрашивать о берлоге — где устроился медведь, в какой чаще и как лежит — под выворотнем или просто в яме. В яме, ответил Денисов. А сверху ямы хворосту навалил. Вот то-то и оно, сказал Федотыч. Хуже нет, когда медведь лежит так, — не знаешь, с какой стороны выскочит, когда поднимать станешь. Иной раз из лаза ждешь, а он, чалдон окаянный, крышу проломит да и выбросится. И уж тут шутки плохи: в момент надо поймать на мушку или взять на рогатину. А то подомнет, и оглянуться не успеешь. Ну да ничего, успокоил Денисова Федотыч. Путо он захватил, поставят путо на крайний случай. Если медведь через крышу полезет. А через лаз — тут его аккурат и стрелять надо или брать на рогатину.

Про себя Федотыч сказал, что охотится на медведей уже больше двадцати лет. Раньше ходил на охоту в компании, а потом бросил. В компании нужно, чтобы один стоял за всех, а все за одного, иначе толку не будет, а такая компания сбивается редко. Всегда находится кто-нибудь, кто делает дело не как нужно, и остальным приходится расхлебывать за промашку. А в медвежьей охоте промашка может головы стоить, вот Федотыч и стал зверовать один. Плохо ли, хорошо ли одному — другой вопрос, зато сам за себя в ответе. Да если еще и собакой стоящей обзавестись, тогда и сам черт не страшен.

При упоминании о собаке Денисов повел Федотыча в чулан, где лежала Найда со щенками. Хочешь, сказал, выбирай любого. Найда — охотница чистых кровей, и он ручается за щенков. Федотыч нагнулся и стал рассматривать щенков. Найда глядела настороженно, но присутствие Денисова сдерживало ее, и она мирно терпела возле себя чужого. А что, сказал Федотыч, коли не шутишь, возьму кобелька. Подрастет, и возьму. А то Разгон старый уже, скоро и в лес нельзя будет брать. Десять лет верой и правдой служит. Сам-то, вижу, не охотник. Тогда не знаешь, что значит для медвежатника хорошая собака. Спасительница. Ведь как бывает: иной раз и до берлоги еще не дойдешь, а медведь уже выскочит. Хорошо, если с первого выстрела повалишь, а если нет? Тут вся надежда на собаку. Которая наученная, та не допустит медведя до охотника — сразу за гачи его, за задницу, значит. А для мишки это хуже всякого ножа. Слаб мишка на зад. Что хочешь вытерпит, а заденет задом за что — заревет благим матом. Поэтому и отбрыкивается от собаки всеми силами, и тут стреляй его…

Скоро легли спать, а утром, перед тем как идти, Федотыч распределил, кому и что делать, когда будут поднимать медведя.

Картина получалась такая.

На случай, если медведь полезет через верх, они накроют берлогу путом. Сам Федотыч станет у лаза и будет дразнить медведя, а коль возникнет надобность, примет его на себя. Но чтобы мишка не выскочил неожиданно, его будут держать Денисов с возчиками. Как держать — это Федотыч покажет на месте, а покамест надо срубить колья подлиньше и заострить их. Ну а стрелять медведя будут остальные, у которых ружья. Только пусть не пугаются, когда медведь начнет рыкать, а то от страха возьмет трясучка, и, чего доброго, пальнут не по медведю, а по Федотычу.

До берлоги было километров десять, а может, и больше. Денисов не мерил, а потому положил на дорогу два часа. Учел, что идти придется по целине. Сколько провозятся с медведем — этого он не знал, но, прикинув и так, и этак, решил: еще два часа. Да обратная дорога. Правда, обратно пойдут по старой лыжне, зато с грузом, и меньше двух часов опять же не получится. Значит, часов шесть на все класть нужно. Хорошо бы так, тогда управятся до сумерек. Не хотелось бы шастать по лесу в темноте.

Встали на лыжи и пошли.

День выдался неморозный, мягкий, и Федотыч сказал, что погодка кстати — не так трещит под ногами. А медведь, он тоже разный бывает. Один спит крепко, а другой чуть что, сразу и ушки на макушке. Бывает, издали услышит охотников и не допустит до расплоха — вылезет и спрячется в чаще. Хорошо, если просто спрячется, а то и напасть может. И тогда возня с ним плохая, по колени в снегу не очень-то развернешься.

Денисов, шедший впереди с топором за поясом и с длинным колом на плече, пытался представить себе будущую охоту и не мог. Больно уж все просто выходило со слов Федотыча: придут, раздразнят медведя, тот вылезет, а они его бац, и в сумку. А ежели он их? Федотыч сам же говорил, что и так может получиться. Такая орава идет, восемь человек — да тут при всем желании тихо не подберешься. Этот кашлянул, тот зацепился за что-нибудь. А медведь все и будет лежать?.. Или вот этот кол — как им удерживать мишку? Для него что кол, что соломинка — одно и то же.

Но эти опасения не были врожденными страхами трусоватого человека, который из всего делает предмет для переживаний. Таких людей Денисов встречал на фронте. Конечно, там бывало страшно, особенно когда ждешь команды идти в атаку и знаешь, что вот-вот эта команда раздастся и придется вылезать из окопа под огонь. Но большинство этот страх переламывали, а вот некоторые не могли. Такие переживали смерть еще в окопе, менялись с лица, и на них старались не смотреть.