Вот брат твой!.. - [45]

Через минуту они уже разговаривали, дымя самокрутками.

— Коська, — сказал парень. — Цыган.

— Сам вижу, что цыган, — ответил Яшка.

Парень снисходительно усмехнулся.

— Да никакой не цыган, кликуха такая.

— Прозвище, что ли?

— Прозвище — это по-вашему, а по-нашему — кликуха. Ты, знать, не битый?

— Не битый, — подтвердил Яшка. — Пробовали, да зубы обломали.

Что правда, то правда — бить Яшку пробовали, но безрезультатно. В драках Яшка был лют, а главное — ничего не боялся, ни ножа, ни кола, ни тем более кулака. Мог затеять свалку хоть с троими, хоть с пятерыми и всегда выходил победителем. Бесстрашие Яшки наводило на противников панику, и они бесславно отступали, вытирая разбитые носы и губы. Даже парни намного взрослее Яшки не решались связываться с ним. А тут какой-то чумазый говорит, что, дескать, не битый.

Разговор новых знакомых происходил в райцентре, куда Яшка приехал, чтобы купить пороху. Зима была на носу, в лесах дозревали до спелости белка и соболь, и Маркел с охотниками готовились к сезону. Купив, что надо, Яшка уже собирался назад, когда и увидел слонявшегося возле магазина Костю.

Как началось знакомство, мы уже знаем, дальнейшее же выглядело так.

— Нездешний, гляжу? — поинтересовался Костя.

— Из Ярышкина. Знаешь?

— А то! Считай, суседи — пятнадцать верст не крюк. — И Костя назвал деревню, о которой Яшка слышал, но в которой никогда не бывал.

— Сюда-то чего?

— А-а! — махнул рукой Костя и неожиданно спросил: — У тебя на шкалик не найдется? Падла буду, отдам!

Деньги у Яшки оставались, но они были отцовские. Дать этому цыгану-мыгану — потом перед отцом выкручиваться, тот каждой копейке счет знает. Однако вновь испеченный знакомый пришелся Яшке по душе, и он подумал: дам. Рубль не деньги, а от отца как-нибудь отговорюсь.

Он достал смятую бумажку.

— Айда в чайную, — сказал оживившийся Костя. — По полстакана — и то хлеб.

— Не пью, — ответил Яшка.

— Чё?! — изумился Костя.

— Чё слышишь. Бери, пока даю, а то хрен получишь.

Уговаривать Костю не пришлось. Выхватив у Яшки деньги, он чуть не бегом припустился к чайной.

— Я счас! — крикнул он, оборачиваясь, видно уверенный, что Яшка подождет его. Но тот не собирался торчать столбом на улице, пока Костя будет распивать свой шкалик. Времени хватало, и Яшка решил тоже зайти в чайную.

Народу в ней было немного, садись за любой стол. Яшка устроился у окна и не успел оглянуться, как к нему подсел Костя с полным стаканом «рыковки»[2] в горсти, накрытым куском хлеба. Круто посолив его, он выцедил стакан, занюхал хлебом и, отломив от него корку, стал с удовольствием жевать.

— Давай щей возьму, — предложил Яшка.

— Сойдет. И так выручил, а то хоть подыхай. Народ — рубля не дадут!

— Не работаешь, что ли?

— Когда рабо: ать-то? Только пришел.

— Откуда? — не понял Яшка.

— Все оттуда же — из тюряги.

И Костя рассказал, что отсидел год — забрался в сельмаг. Взял-то ничего, пару бутылок водки, а залепили год, падлы.

Как заметил Яшка, слово «падла» было любимым словечком Кости, которое он перекатывал у себя в горле, как соловей, который, если верить народным рассказам, перекатывает серебряную горошинку.

— Дак устраивайся, — сказал Яшка. — Работы, что ли, мало?

— Где, здесь? Нашел дурака! Здесь разве деньга? Не-е, на прииски подамся. Там — житуха, мне один фартовый рассказывал. А еще лучше — к старателям. Дак к ним разве попадешь? Не берут, падла.

— Почему?

— Боятся. Они места золотые знают. Сами-то роют, а чужим — удавятся, а не покажут. — Костя закурил, пустил дым в окно. — Сам-то чё делаешь?

— Охочусь. Артель у нас.

— Чай, белку лущите?

— Когда как, когда и соболя.

— Говори — соболя! За соболем набегаешься. А за белкой чё бегать, ее навалом. Только прибыток с этой векши — нищему на опохмел.

— У тебя и на опохмел-то нету! — сказал Яшка, задетый пренебрежительным тоном Кости, хотя тот был не так уж далек от истины. Заработки у охотников и впрямь мизерные. Раньше-то, говорил отец, лучше были. Раньше шкурки сдавали прямо в заготконтору, а теперь — в колхоз. А там такой налог лупят, что не до жиру.

Расстались друзьями. Костя побожился, что скоро разыщет Яшку и отдаст долг. Не надо, сказал Яшка. Подумаешь — рупь. Ты лучше погоди со своими приисками, здесь чего-нибудь придумаем.

Обнадеживая Костю, Яшка метил далеко. Он сразу понял: из этого урки может получиться неплохой помощник в деле, о котором он давно думает. Парень хват, а Яшке такой и нужен. Не охотился? Эка невидаль. За месяц-другой так поднатаскаю, что эту самую белку в глаз бить будет. Отец не зря сказал про ружье, рано или поздно отдаст, вот тогда Костя и понадобится.

Зима выдалась удачной. План выполнили с излишком, хотя и пришлось поуродоваться. Неделями жили в тайге, в охотничьих избушках, поставленных еще дедами. Спали, не раздеваясь, на нарах, оставляя на ночь дежурного, чтобы подтапливал печку. По-другому было и нельзя. Как ни топи с вечера, а к половине ночи избушка на сорокаградусном морозе выстывала, и в ней делалось, как в погребе. Какой уж тут сон. А не выспишься — ружье дрожит в руках, будто выпил с вечера. В деревню, конечно, выбирались — помыться в бане, отоспаться по-человечески, но такие праздники были редки.