Вот брат твой!.. - [43]

Глава 3 «Вот брат твой!..»

«…Пора исполнять, что задумано…» Похоже на некую клятву, на последние слова защитника цитадели, решившегося на какой-то важный шаг. Но что хотел сказать этим Маркел Наконечный? Какое дело замыслил в надежде удержать взрослеющего сына от крайности?

Об этом знали только он сам и охотники. Что же касается Яшки, он ни о чем не подозревал и был занят строительством разных планов, связанных лишь с одним: что надо сделать, чтобы стать медвежатником. Эти планы предусматривали многое, в том числе и побег из дома, но тут-то и произошли события, сначала отсрочившие все на неопределенное время, а затем, наоборот, все приблизившие.

— Ну, сынок, — сказал однажды отец, — завтра ты увидишь своего брата.

Яшка несказанно удивился: какого еще брата?! Сколько живет, а никогда не слышал, что у него есть брат. Где же он был все это время?

Но отец ничего не ответил на эти вопросы. Сказал только, что завтра Яшка обо всем узнает.

Утром отец пораньше поднял Яшку и повел его на другой конец деревни, где на отшибе стояла та самая изба, которая всегда занимала воображение Яшки и от которой его всегда прогоняли. Впрочем, изба — это слишком громко, скорее сруб, низкий и с одним маленьким оконцем, очень похожий на баню. К нему-то и привел отец Яшку, и тот увидел, что вокруг сруба уже собрались все охотники. При виде Маркела и Яшки они расступились, пропуская их к двери.

Яшка недоумевал. Выходит, брат живет здесь? Но как же можно жить в таком низком срубе? Там же взрослый мужик не разогнется. Неужели брат такой маленький?

И как только Яшка подумал об этом, его всего обдало жаром от неожиданной мысли: брат — карлик! Урод, которого держат в срубе, чтобы не пугать деревенских! Но зачем, зачем показывать его Яшке?!

А отец тем временем спросил у собравшихся:

— Готовы?

— Готовы! — ответили те хором.

— Тогда с богом. Выводи! — велел отец.

Двое охотников, стоявших у самой двери, отодвинули засов и вошли внутрь сруба. Послышалась возня, и вслед за этим до слуха Яшки донеслось чье-то мычание, словно какой-то неведомый немой силился что-то сказать, но не мог.

Яшка почувствовал, как им овладевает трепет, смешанный с брезгливостью. Несмотря на то что охота приучила его без всякого душевного смущения разделывать убитых животных и пачкаться в их крови, он не выносил вида человеческого уродства, в особенности вида горбунов, и всегда избегал смотреть на них. Сейчас же ему казалось, что именно горбуна, да к тому же немого, велел вывести из сруба отец.

Но то, что Яшка увидел, повергло его в полную растерянность. Никакого горбуна не было — вместо него охотники вывели из сруба молодого медведя! Держа его с двух сторон за ошейник, они прошли сквозь строй собравшихся возле сруба людей и направились к лесу. За ними последовали все.

Хотя Яшка ничего не понимал, он испытывал большое облегчение от того, что его предположения насчет горбуна не сбылись, и уже уверенно шагал вместе со всеми, предвидя скорую разгадку такого странного случая.

Возле леса все остановились, и отец достал из кармана две цепочки, в которые были вделаны голубые камешки. Одну цепочку, с крупными звеньями, надел на шею медведя, скрепив ее запасным звеном, другую повесил на шею Яшке.

— Вот брат твой! — сказал отец, подводя Яшку к медведю. — Мы отпускаем его, и если ты когда-нибудь встретишь его в лесу — не стреляй в него.

Затем охотники сняли с медведя ошейник и отошли от зверя.

— Иди в лес, — обратился к нему отец, — но не тронь в лесу нас. — Отец показал рукой на охотников. — Смотри и помни: все они твои братья, родня твоя, одной грудью вскормлены — ты и они.

Но медведь, ставший за время жизни у охотников совсем ручным, не хотел уходить от людей. Тогда охотники криками и замахиваниями стали прогонять медведя в лес, и кричали и гнали его до тех пор, пока он не убежал без оглядки.

После этого все вернулись в деревню, но не разошлись по домам, а всей гурьбой пошли к Маркелу. Там, как оказалось, уже был накрыт стол, и, хотя горница была просторной, двадцать мужиков едва поместились в ней. Сели тесно, но ведь в тесноте — не в обиде, главное, что все люди свои, а угощение — лучше не придумаешь. И мясо разное, и рыба какая хочешь, и всякие закуски, и вино. Все знали, что Маркел не любил им баловаться, но раз такой случай — пожалуйста.

Подавали на стол Василиса и еще одна женщина, помоложе хозяйки, полногрудая, которую раньше Яшка никогда не видел в доме. Он спросил, кто это. Оказалось, жена одного из охотников, которая выкормила своим молоком нынешнего медведя. Так медведь-то большой, удивился Яшка, как же она его кормила? Чудак, сказали ему, не все время, конечно. Пока маленьким был. Его ведь от матки-то слепым взяли, вот она и кормила его сначала. Как ребенка. Потом-то он все стал есть, а на первых порах только так — грудью[1].

Яшка с любопытством разглядывал женщину. Ничего такого, женщина как женщина, а ведь надо — медведя кормила! Вроде как мать, недаром мужики так стараются: и усадили на лучшее место, и в тарелку накладывают, и рюмку наливают.

Сквозь завесу времени расплывчато и смутно проступило видение: он, Яшка, лежащий на низкой кровати, а рядом — женщина, такая же, как эта, полногрудая, кормящая кого-то, кто сопит и чавкает.