Вот брат твой!.. - [42]

Все это было интересно, но Яшку давно занимал один вопрос: как же так получается, что охотники из медвежьего рода не охотятся на медведей? Другие — так сплошь и рядом, а эти нет. Дай бог, раз в году и убьют какого-нибудь. Привезут в деревню, а потом соберутся все в одном доме и пляшут да поют вокруг этого медведя. Мясо едят, но разве хватит одного косолапого на всех? По кусочку только и достается.

Нет, существующее положение было Яшке не по нутру. Охотиться так охотиться. В лесу этих медведей полно, хоть каждый день стреляй, однако никто и не думает, обходят за версту, если увидят.

Такое недоумение долго продолжаться не могло, и Яшка наконец пристал с расспросами к отцу.

— Нельзя, сынок, стрелять дедушку, — ответил Маркел. — Он наш сродственник, а как же ты убьешь сродственника?

— Другие же стреляют, — возразил Яшка. — Вон дядька Иван Басаргин.

— Федотыч-то? Федотыч нам не указ, он из другого рода, потому и охотится. А убьем мы — грех на душу возьмем, а за грех, Яша, спросится. Был у нас один такой. Убил втихую дедушку-то, никто и не знал, а на другого самострел поставил. На тропе, значит. Так что ты думаешь? Сам и налетел на стрелу-то. Нашли, а у него эта самая стрела наскрозь вышла. Правда-то есть, сынок.

Яшка не посмел перечить отцу, но слова Маркела его не убедили. А сам Маркел подумал: как бы не упустить парня. Ишь куда занесло дьяволенка — дедушку ему подавай! А кто виноват во всем? Ты и виноват, Маркел. Только и учишь стрелять да выслеживать, а о главном ни гу-гу. Все ждешь, когда сын повзрослеет, а он вон какой, из молодых, да ранний. А может, и не ранний — в каком годе нашли-то его? Чай, в двадцать первом? А сейчас, слава богу, тридцать третий. Пятнадцать уже Яше, а то и поболе, точно-то никто не знает. Так что хватит откладывать дело, Маркел, пора исполнять, что задумано.

Какое дело имел в виду Маркел Наконечный — об этом читатель скоро узнает, и мы не будем забегать вперед, тем более что надо еще кое-что сказать о Яшке.

Разговор с отцом, как уже сказано, его не убедил. Он горел желанием испробовать себя на медвежьей охоте, а потому решил, в обход отцовских предупреждений, найти человека, который помог бы ему осуществить страстно лелеемую мечту. Собственно, искать такого человека и не приходилось, он был давно у Яшки на примете — это его Яшка упомянул в разговоре с отцом.

Иван Басаргин, которого все в деревне называли по отчеству — Федотычем, был в глазах Яшки именно тем охотником, каким пятнадцатилетний подросток спал и видел себя. Сильный, спокойный, а главное, независимый, Федотыч не первый год охотился на медведей. Медвежья охота — дело нешуточное, на медведя ходят целой ватагой, и только немногие храбрецы могут схватиться с ним один на один. Федотыч был таким одиночкой, и это особенно привлекало Яшку, в характере которого самостоятельность, а вернее нежелание слушаться кого бы то ни было, являлась едва ли не главной чертой. Помощников и подсказчиков Яшка не выносил. Другой особенностью его натуры была крайняя нетерпеливость. Задуманного он всегда хотел добиться как можно быстрее, не считаясь при этом ни с чем. Как мы увидим позже, именно это качество во многом определило дальнейшую судьбу Яшки; сейчас же оно подтолкнуло его на встречу с Федотычем, что также не пройдет бесследно.

Встретиться с медвежатником у него дома — на это Яшка не решился, побоялся огласки. У Федотыча и жена, и две дочери, навострят уши, а потом растрезвонят обо всем. Яшка подкараулил охотника, когда тот возвращался из леса.

— Здорово, дядька Иван! — сказал он, стараясь не тушеваться перед Федотычем.

— Здорово, коли не шутишь. Куды это на ночь глядя собрался?

— Дак никуды, тебя жду.

— Меня? — удивился Федотыч. — Это ишшо зачем?

Яшка не имел привычки подходить к делу издалека.

— Возьми меня на охоту, дядька Иван.

— На охоту? — еще больше удивился Федотыч. — Какая ж летом охота, Яшк? Зимой — другое дело.

— Дак я и говорю про зиму. Возьмешь, а?

Федотыч был наслышан о Яшкиных успехах, и в эту минуту пожалел, что у него нет такого вот, как этот паренек, сына, с которым можно было бы ходить в лес, но что-нибудь пообещать Яшке он не мог. У него не было прав ни распоряжаться Яшкиной жизнью, ни переступить запрет, по которому охотникам из медвежьего рода не дозволялось убивать медведей. А Яшка жил у этих охотников, и запрет в полной мере касался и его.

— Не могу я, парень, — ответил он. — Рад бы, да не могу. Нельзя тебе ведмедей бить. Дознается Маркел со своими — и тебе достанется, и мне голову сымут.

Говоря так, Федотыч не думал, что Яшка расценит его слова по-своему. Но именно это и случилось. Яшка воспринял сказанное как проявление трусости со стороны Федотыча, и на его лице отразилось презрение.

— Ну и целуй в ж… своего Маркела! — зло сказал он.

— Да ты што, парень?! — опешил Федотыч. — Пошто отца-то поливаешь?

— А-а! — отмахнулся Яшка и быстро пошел в сторону деревни.

Ну и сучонок, думал Федотыч, глядя ему вслед. Подрастет — волком станет. Это ж надо, про отца так!..

Постояв еще немного, Федотыч пошел домой. Они с Яшкой жили на разных концах деревни, и сейчас их дороги расходились. Но, шагая каждый к своему дому, они еще не догадывались, что через много лет эти дороги сойдутся и сведут их уже как врагов.