Вот брат твой!.. - [41]

Что нам известно, к примеру, о енисейских кетах, о нивхах Амура или о северной народности юкагиров? Да ничего или самая малость. А о нанайцах, бывших гольдах? Только то, что мы вычитали в свое время у Арсеньева, познакомившего нас с Дереу Узала, охотником и следопытом, добрым и умным язычником, понимавшим природу и жившим с ней в тесном, можно сказать, кровном единении.

Следуя за классиком, мы должны еще раз повторить, что мы ленивы и нелюбопытны и охотнее обращаемся к привозным чудесам, нежели ищем это чудесное у себя.

А между тем в той же Сибири недвижимо лежат вековечные пласты столь неизвестной и необычной жизни, что любопытный романист мог бы до конца своих дней черпать из нее сюжеты поистине сказочные.

Но верно сказано: нельзя объять необъятное, а потому мы сузим круг нашей заинтересованности хотя и до ограниченного, но все же обширного района, лежащего между Уральскими горами на западе и низовьями Иртыша на востоке; течением реки Конды на севере и рекой Тавдой на юге. Край дремучей, урманной тайги, бесчисленных речек, озер и непроходимых болот, с давних пор заселенный сибирскими татарами, хантами, манси и русскими — потомками казаков Ермака и поздними переселенцами.

Здесь все необычно, и природа не могла не создать здесь особый тип охотника-промысловика, в котором причудливо переплелись физические и духовные качества, верования и жизненная философия всех четырех народов, только что упомянутых нами.

Что же это за тип, сложившийся бог знает когда и сохранившийся до наших дней? Да простят автору его ретроградство, но этот тип есть самый настоящий язычник, одушевляющий природу и в соответствии с этим ведущий свою родословную от какого-либо зверя или птицы. В районе, о котором идет речь и который известен этнографам многих поколений как Тобольское Заболотье, и по сей день насчитывается не меньше двух десятков охотничьих родов-тухумов, носящих название животных и птиц. Вот только некоторые из них: кону-тухум — род росомахи; юша-тухум — олений род; бёре-тухум — род волка; торна-тухум — род журавля; карга-тухум — вороний род; аккош-тухум — род лебедя и т. д.

Как закреплялось за определенными группами людей их родовое название — этот вопрос мы обойдем; отметим лишь, что накладывает на охотника принадлежность к тому или иному роду. Первое и самое главное — запрет охотиться на своего родоначальника, то есть охотник из рода журавля не имеет права убивать эту птицу, равно как охотник из рода волка никогда не участвует в волчьих облавах. Нарушение запрета каралось изгнанием из рода и даже смертью. Сейчас этот обычай соблюдается не так строго, но еще в двадцатые — тридцатые годы его придерживались неукоснительно.

Одним из главных, или сильных, родов в тамошних краях всегда считался аю-тухум, род медведя. К нему принадлежат и герои нашего повествования, а потому последуем вновь за ними и проследим до конца хитросплетения и роковые моменты их судеб.

Жить среди людей, предок которых медведь, — это ли не гордость для мальчишки? Тем более если твой отец, пусть даже и названный, во всем верховодит у этих людей. С ним почтительно здороваются, к нему идут за советом; он говорит, что и как надо делать, чтобы была удачной охота, а жизнь обеспеченной. Но не только за этим шли к Маркелу Наконечному. Был он еще и лекарь, снимал всякую боль и вправлял кости, а главное — будто бы умел угадывать судьбу. Правда, об этом говорили по-разному. Одни — что самому Маркелу дана способность все узнавать о человеке, другие — что этому его обучила жена, вогулка Василиса, потому как у своих, у вогулов, Василиса была колдуньей. Что у нее, мол, и сейчас есть всякие коренья и смолы, которые, коли их выпить, делают человека вещим.

Кто тут был прав и правда ли все это — Яшка не знал, но охотники свято выполняли все, чему наставлял их Маркел, и Яшке приходилось по душе, когда он видел, как внимательно слушают отца охотники.

Они и к нему относились не так сдержанно и сурово, как к другим ребятишкам, — и потому, что Яшка жил в доме Маркела, и потому, что он удивлял их своей страстью и способностью к охоте. Удивлялись его раннему умению хорошо стрелять, быстро разбираться в звериных следах, неприхотливости к удобствам, без которых не вынесешь постоянную жизнь в лесу. Каждый охотник на свой лад обучал Яшку какому-нибудь делу: один — разжигать при любой погоде костер, другой — быстро и без всяких огрехов снимать шкуру с добычи, третий — правильно набивать патроны. Во всех этих делах были свои умельцы, и Яшке передавался лучший опыт, которого не накопишь, если охотишься сам по себе.

На привалах в лесу, когда готовили пищу и потом ели, рассказывались разные истории, в том числе и о медведях, причем охотники никогда не называли медведя его именем, а всегда по-разному — бабаем, когтистым стариком, дедушкой, но чаще всего коротким и непонятным для Яшки словом — аю. Раз Яшка не вытерпел и спросил, что означает это самое аю. Оказалось — медведь. А вот откуда это слово пошло — никто из охотников толком не знал. Некоторые говорили, что от татар, которые всегда жили здесь, другие им возражали — ни от каких не от татар, а от вогулов. Да и свой род охотники называли не родом, а еще более непонятно, чем аю, — тухумом. А вместе, стало быть, и получалось: аю-тухум, медвежий род.