Вот ангел пролетел - [2]
Кеша раздвинул листы жести, вошел в купе. Всегда он рушит дом. Без того не может. Как будто трудно заползти, нагнувшись, как мы с Сонькой заползаем. Нарушит, потом строит. Мужик. Мужицкий инстинкт. Идете, что ль, интересуется по-соседски. Кеша, хошь каши, интересуюсь в ответ. Мы редко чего спрашиваем друг дружку. Политес не обязателен. Утро такое свалилось, не похожее. Как полетела, так и лечу, словно чему случиться светит. Будто может что случиться там, где нету любопытства, ни мужского, ни женского, а лишь привычное, как рычание иль урчание уличных собак, утоление жажды-голода, и все, и боле ничего.
3
Думая еще покурить, вышли мы трое под белесые, стылые, скучные небеса нашей родины, а машина уж обнаружила себя около, и мы, ни разочка не затянувшись, согласно рванули что есть мочи строго на звук гуденья агрегата. Ха. Это Кеша с Сонькой рванули. Только мать сыра земля зачавкала, как жадное драконово отродье, желая заглонуть их в ритме вальса, как отдалось в моих музыкальных ушах. Я свои сто с лишним, при росте метр с шапкой, перемещаю в пространстве не так споро. Поспешила, людей насмешила. Заюзила по грязи стертой до полной глади адидасовой подошвой, взмахнула обеими ручонками, будто взлететь собираюсь, и именно что полетела. Коленца мои, бочонки, вперед вскинулись, навроде в танце, уселась на пятую точку, встать не могу. Главное, штырь металлический, опора и надежа наша, подвел, в сторону отлетел. Но тут ни зрителей нету посмеяться, ни кавалеров даме помочь. Дама сама должна из грязи восстать как миленькая. Одной рукой уперлась в дорогу, другой подтянула отъехавшую ногу. Мелко-мелко перебирая конечностями, нашла укрепленное положение, руки-голова-ноги внизу, зад наверху, как книжка, домком сложенная, выпрямила себя кое-как и восстала. Такие восстания нам не впервой. Приходится фокусничать. Достала штырь из месива и помчала себя, насколь могла, к цели.
А у цели уж не только Соня с Кешей. Вся орава. С четырех концов нашей местности: севера, востока, запада и юга. Кривая Полина, Фед Федыч хромоногий, Витька по кличке Юшка, Манька-горбунья, чернявый новенький, что сказал фамилию, а имя не сказал, типа Окаянц. И другие, кого знаю, имен не знаю. Имя не обязательно. Фамилия тем более. Клички довольно, чтоб обозначить или позвать, если что. В прошлый раз, как всегда, бросились прямо на бульдозер, а лучше сказать, под бульдозер, облепили, словно мухи навоз, даром что и в натуре они тут, а он же еще едет, механизм этот, и вдруг вижу, у беременной нашей, которой мы промеж себя дали кликуху Пузо, возьми да хвост платка с головы на колесо намотайся. Я ору: Пуза-а-а-а! Оказалось, ее Веркой звали. Она и не отозвалась. Затянуло, бедолагу, и череп раздавило. Читала, как такое с кем-то стряслось, а с кем, позабыла. А какая память была. На школьных олимпиадах, как в цирке, показывали. И поздней то же само. Сколько пила, пропить не могла. Какая-то интересная из себя была барышня, к высшему обществу принадлежала, львица. Потом вспомню. Выходит, Верка с ребенком будущим в себе, как в клетке, навроде львицы погибла. Говорили, будто Юшка ребенка ей сделал. Он закапывал. Видели, слезы по бороде текли. Да, может, просто слякоть от природы или пот. Закопал и снова среди нас, продолжает. За нами нету рубежей, позади Москва, нам никому дальше дороги нет, и мы продолжаем.
Я притюхала, штырем отогнала Полину с Манькой, Кеша с Соней сами подвинулись. Штырем раскидываю, штырем накалываю. Другие руками, а у меня коротенькие, мне неудобно, не в смысле, а штырь куда как лучше рук идет. Полиэтиленовые пакеты с дрянью всякой, от колбасных ошкурков до клоков волос, от осколков банок-склянок до кровяных тампонов ваты, это мы, ясно дело, не берем, от себя отбрасываем. Берем штаны-джинсы, пусть и ношеные, пусть и рваные, но к делу годные. Берем меха с проплешинами, свитера шерстяные и полушерстяные с дырками, рубахи без пуговиц и с пятнами, рейтузы-колготы с катышками, обувь сношенную или почти новую, если без каблука или со сломанной молнией. Берем трусы-трико, если не зассанные и не засранные. Такие не берем. Берем шапки-береты-шляпы, тоже с пятнами и без, чего порвано, зашиваем, бо нитки с иголками тут же берем, да еще, случается, в специальных коробочках. Шерсть берем или когда бумажные нитки, Кеша вяжет. Берем пачки сигарет подмоченные или иначе порченые, а то нетронутые. Из еды берем и колбасы, и ветчины, и сарделек, в огрызках, ясно дело, но и в целом виде попадаются, и шпроты иной раз в банке, и хлеб, и крупы, и фрукты, бананы там или апельсины, куски тортов тоже, короче, все меню современного человека. Что надо отмыть, отмываем. Что негодное отодрать, отщипнуть, отрезать, отдираем, отщипываем и отрезаем. Чиним, штопаем. Частью на себя, частью на продавца.
Они спустя время набегают. Мы денные птицы, они ночные. Это уж мы разборку сделаем, вещи к вещам, металл к металлу, продукт к продукту сложим и сидим, купцы. Они явятся, все скопом закупят за пятерку ли, за десятку, кому как повезет, а то и за четвертак. Бывает, новенький явится, морду сделает, по штучке зачнет пальчиками щупать, жмотничать, претензии выказывать. Штырем ему по башке дашь, отихнет и уже не вычеколдывает. Не тарандит то есть. Какое между нами жмотничество может быть. Ни дворцов, ни замков. Нижняя черта неимущих. Ниже нету. А бывает. До убийства бывает. В том году было, весной. Двое подрались, Татарин и Петр-кучерявый. Татарин прозвище, хоть он и есть татарин. А Петя-кучерявый, потому что кудри вились, блестящие, жирные, немытые. И было б из-за чего. А то игрушка. Трубка курительная разбитая. Из нее и курить нельзя, дым не из дырки шел, а повдоль ложа уходил в небо. Но желтая, лаковая, изгибистая, как девка, смотреть - глаз не оторвать, правда. Татарин схватил с одного конца, Петр с другого. Татарин пересилил. Петр сидит, глядит с пустыми руками. Татарин с полными. Вещичку разглядывает, ртом причмокивает, улыбается. Петр накинулся, отнял. Татарин назад вырывает и вырвал. Стал задом уходить, отступать. Петр ногой ему в промежность как засадит, тот невольно руками в больное место, подержать, игрушка и выпала. Петр, словно зверок, пластанулся, поднял по-быстрому, к груди прижал и пошел. Потом побежал. Татарин догнал, прыгнул сзади на него не зверком, а цельным зверем матерым, руками волосы сальные захватил, а зубами в горло вонзился. Мы, как в зоопарке, стоим глазеем. Петр упал. Татарин на нем верхом, зубов не разжимает, кровь из шеи сосет. Насосался, сел, зенками сумасшедшими крутит. А Петя оплыл весь и не подымается. До вечера живой был. А вечером, уж соловьи запели, помер и похолодал. Вечерами весенними эти певцы такие трели вытевают, будто кругом не свалка, а Большой театр. И Татарин исчез. Самое, самое то, что трубка осталась валяться, брошенная на том месте. Забыл он ее или так не взял. Я взяла. В костре сожгла. Кому она нужна, ни продать, ни иначе использовать.
В давние советские времена язык привычно выговаривал: Ленин и Сталин. Это была законная – идеологическая – пара. Личная жизнь вождей была наглухо закрыта. Значительно позднее выяснилось, что у каждого из них существовала своя пара, и не одна. У Сталина – Аллилуева и другие женщины. У Ленина – Крупская и Арманд.Книга, которая перед вами, содержит документальные любовные истории самых знаменитых людей эпохи: от Сталина до Горбачева, от Мэрилин Монро до Джона Леннона, от Достоевского до Бунина, от Шостаковича до Таривердиева.Многие из представленных в книге лиц работали в жанре романа.
Мы увидим все небо в алмазах, обещал нам Чехов. И еще он обещал, что через двести, триста лет жизнь на земле будет невыразимо прекрасной, изумительной. Прошло сто. Стала ли она невыразимо прекраснее? И что у нас там с небесными алмазами? У Чехова есть рассказ «Мальчики». К нему отсылает автор повести «Мальчики + девочки =» своих читателей, чтобы вглядеться, вчувствоваться, вдуматься в те изменения, что произошли в нас и с нами. «Мальчики...» – детектив в форме исповеди подростка. Про жизнь. Про любовь и смерть.
Свободная любовь – на первый взгляд, вещь довольно сомнительная. Обычно за этими словами скрывается внебрачная, а то и продажная любовь. Ею занимались жрицы любви, чью профессию именовали второй древнейшей. Потеряв флер загадочности и даже величия, она дожила до наших дней в виде банальной торговли телом. Не о ней речь. Свободная любовь – вымечтанный личный и общественный идеал. Любовь мужчины к женщине, любовь человека к человеку, любовь к жизни – свободная любовь. Валентина Серова и Константин Симонов, Инна Чурикова и Глеб Панфилов, Сергей Юрский и Наталья Тенякова, Сергей Соловьев и Татьяна Друбич… Их истории составили третью книгу – «Свободная любовь» – как продолжение первых двух – «Смертельная любовь», и «Любовь и жизнь как сестры».
«Численник» – четвертая поэтическая книга известнейшего журналиста «Комсомольской правды», прозаика, сценариста и драматурга Ольги Кучкиной. В сборник вошли новые стихи нового тысячелетия, избранное из трех предыдущих книг («Сообщающий сосуд», «Итальянская бабочка», «Високосный век») и маленький роман в стихах «В деревянном доме». «Обаятельный и оригинальный поэт», «обнаженное сердце, странный мир», «непредсказуемые стихи» – так отзываются о поэзии Ольги Кучкиной лучшие поэты России.
Острые повороты детектива и откровенность дневника, документ и фантазия, реальность и ирреальность, выразительный язык повествователя – составляющие нового романа Ольги Кучкиной, героиня которого страстно пытается разобраться в том, в чем разобраться нельзя.«За биографией главного героя угадывается совершенно шокирующее авторское расследование истории жизни выдающегося русского писателя Владимира Богомолова. Когда-то Ольга Кучкина писала об этом мужественном человеке, участнике войны, чья книга “В августе сорок четвертого” стала откровением для многих читателей.
Ольга КУЧКИНА — родилась и живет в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Работает в “Комсомольской правде”. Как прозаик печаталась в журналах “Знамя”,“Континент”, “Сура”, альманахе “Чистые пруды”. Стихи публиковались в “Новом мире”,“Октябре”, “Знамени”, “Звезде”, “Арионе”, “Дружбе народов”; пьесы — в журналах “Театр” и “Современная драматургия”. Автор романа “Обмен веществ”, нескольких сборников прозы, двух книг стихов и сборника пьес.
очерк о деревенском умельце-самоучке Луке Окинфовиче Ощепкове.
Когда речь идет о любви, у консервативных родителей Фрэнка Ли существует одно правило: сын может влюбляться и ходить на свидания только с кореянками. Раньше это правило мало волновало Фрэнка – на горизонте было пусто. А потом в его жизни появились сразу две девушки. Точнее, смешная и спортивная Джо Сонг была в его жизни всегда, во френдзоне. А девушкой его мечты стала Брит Минз – красивая, умная, очаровательная. На сто процентов белая американка. Как угодить родителям, если нарушил главное семейное правило? Конечно, притвориться влюбленным в Джо! Ухаживания за Джо для отвода глаз и море личной свободы в последний год перед поступлением в колледж.
Книгой «СПЯЩИЙ БОГ 018» автор книг «Проект Россия», «Проект i»,«Проект 018» начинает новую серию - «Секс, Блокчейн и Новый мир». Однажды у меня возник вопрос: а какой во всем этом смысл? Вот я родился, живу, что-то делаю каждый день ... А зачем? Нужно ли мне это? Правильно ли то, что я делаю? Чего же я хочу в конечном итоге? Могу ли я хоть что-нибудь из того, к чему стремлюсь, назвать смыслом своей жизни? Сказать, что вот именно для этого я родился? Жизнь похожа на автомобиль, управляемый со спутника.
Автор приглашает читателя послужить в армии, поработать антеннщиком, таксистом, а в конце починить старую «Ладу». А помогут ему в этом добрые и отзывчивые люди! Добро, душевная теплота, дружба и любовь красной нитью проходят сквозь всю книгу. Хорошее настроение гарантировано!
Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.
Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.