Восточный ветер - [5]

Шрифт
Интервал

Они были в постели (подол ночнушки скатан на талии Андреа в толстый рулон, уже такой привычный его животу), и Вернон едва успел взяться за дело, как вдруг она сдвинула ноги, сдавив его, как орех щипцами. «Щелкунчик», — мелькнуло у него в голове.

— Ммм, узнаю сильные ноги пловца, — пробормотал он.

Она не прореагировала, но, очевидно, услышала. Он не остановился, но чувствовал, что продолжает один. После они лежали на спинах, и он несколько раз пробовал завести разговор, но она не поддерживала. «Что поделать: завтра на работу», — подумал Вернон. И уснул.

Когда на другой день вечером он заехал за ней в «Окунек», миссис Риджвел сказала, что Андреа взяла выходной по болезни. По мобильному она не ответила, и он послал эсэмэс. Потом подъехал к дому, позвонил в дверь. Через пару часов позвонил опять — по телефону, в дверь. Наконец, открыл своим ключом.

В комнате было более-менее прибрано и довольно пусто. Ни одежды на рейке, ни снимков на трюмо. Что-то заставило его открыть микроволновку и заглянуть внутрь: кроме круглой подставки, он ничего не увидел. На кровати было два конверта: один для владельца квартиры, другой для миссис Риджвел. Ему — ничего.

Миссис Риджвел спросила, не ссорились ли они накануне. Он сказал, что нет, они никогда не ссорились.

— Она была славная, — сказала управляющая. — Никогда не подводила.

— Как польский строитель.

— Надеюсь, в лицо вы ей такого не говорили. Все-таки сомнительный комплимент. К тому же она, кажется, и не полька.

— Не полька.

Он посмотрел на море.

— Йурал, — само собой вырвалось у него.

— Простите?

И вот вы шли на вокзал и показывали снимок пропавшей женщины кассиру, который припоминал ее лицо и говорил, куда она купила билет. Только это, увы, не кино. И ближайшая станция в двадцати пяти километрах, и кассира там нет: в одну прорезь суешь деньги или кредитку, а из другой выползает билет. Нет и снимка. Хотя бы из фотоавтомата, как у всех нормальных пар: девушка на коленях у парня, оба хохочущие и не в фокусе. Староват он уже для таких развлечений.

Дома он поискал Андреа Морген в Гугле и получил девяносто семь тысяч упоминаний. Взяв имя в кавычки, сократил их число до трехсот девяноста трех. «Возможно, вы имели в виду „Андреа Морган“?» Нет, никого другого он в виду не имел. Большинство страниц было по-немецки, и Вернон листал их как китайскую грамоту. Языками никогда не интересовался — они ему были без надобности. Потом у него возникла идея. Он нашел в Интернете онлайновый словарь и посмотрел, как будет «пловец» по-немецки. Слово имело два варианта в зависимости от пола. Он ввел в поисковик: «Андреа Морген»+«Schwimmerin».

Восемь упоминаний, все по-немецки. Два, судя по дизайну страничек, в газетных статьях, одно — в официальном отчете. А вот и ее фото. То же, что было в ящике трюмо: Андреа — вторая слева, руки на плечах подруг по команде, складки на белой купальной шапочке. Помедлив, он кликнул мышкой по строчке «Перевести эту страницу». И так нашел ссылки на другие страницы, на этот раз по-английски.

Откуда ему было знать, спрашивал он себя. Научную заумь почти не понимал, политическим аспектом не интересовался. Но мог понять (и его интересовали) вещи, которые, даже когда он глядел на море через окно «Окунька», переиначивали его воспоминания.

Халле находился на территории бывшей Восточной Германии. В спортсмены там отбирали, как в армию. Девочек — чуть ли не с одиннадцати лет (всего четырьмя годами старше той щекастой крохи со снимка). Вернон попробовал представить себе ее возможную жизнь. Родители подписывают форму информированного согласия (а возможно, и документ о неразглашении). Андреа занимается сначала в детско-юношеской спортивной школе, затем в спортклубе «Динамо» в Восточном Берлине. Там есть и обычные уроки, но главным образом натаскивают плавать. Быть членом клуба «Динамо» престижно — вот почему она больше не живет дома. У нее берут кровь на анализ из мочки уха — проверяют пригодность. Выдают таблетки — розовые и синие. Говорят: витамины. Потом делают инъекции — тоже витамины. Только называются анаболические стероиды и тестостерон. Отказываться запрещено. Их девиз: «Не примешь таблетку — умрешь». Тренеры следят, чтобы проглатывали.

Она не умерла. Случилось другое. Мышцы выросли, а сухожилия нет, и сухожилия стали рваться. То и дело высыпали прыщи, снизился тембр голоса, на теле и лице стали расти волосы; иногда низ живота (по самый пупок) зарастал лобковыми волосами. Задержка полового развития привела к бесплодию. Несколько терминов (включая такие, как «вирилизация» и «гипертрофия клитора») Вернон посмотрел в словаре, о чем тут же и пожалел. Значение остальных и без словаря понял: сердечная недостаточность, печеночная недостаточность, кисты яичника, покалеченные дети, ослепшие дети.

Допинг ввели в систему, поскольку он гарантировал результат. В плавании, особенно женском, спортсмены из Восточной Германии всюду брали «золото». Андреа, правда, этого уровня не достигла. Когда после падения Берлинской стены разразился скандал и тренеры, доктора и чиновники (отравители) попали на скамью подсудимых, ее имя ни разу не прозвучало. Даже принимая таблетки, она не смогла пробиться в национальную сборную. Другие (те, кто выступил на процессе, рассказав, как им калечили тела и души) хотя бы успели вкусить сладость побед и недолгой спортивной славы. Андреа не досталось ничего: ее единственным трофеем была медаль за победу в эстафете на безвестных соревнованиях в несуществующей больше стране.


Еще от автора Джулиан Патрик Барнс
Нечего бояться

Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автор таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «История мира в 10/2 главах», «Любовь и так далее», «Метроленд», и многих других. Возможно, основной его талант – умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями. Тонкая стилизация и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство – Барнсу подвластно все это и многое другое.


Шум времени

«Не просто роман о музыке, но музыкальный роман. История изложена в трех частях, сливающихся, как трезвучие» (The Times).Впервые на русском – новейшее сочинение прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии, автора таких международных бестселлеров, как «Англия, Англия», «Попугай Флобера», «Любовь и так далее», «Предчувствие конца» и многих других. На этот раз «однозначно самый изящный стилист и самый непредсказуемый мастер всех мыслимых литературных форм» обращается к жизни Дмитрия Шостаковича, причем в юбилейный год: в сентябре 2016-го весь мир будет отмечать 110 лет со дня рождения великого русского композитора.


Одна история

Впервые на русском – новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французско го ордена искусств и литературы, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. «Одна история» – это «проницательный, ювелирными касаниями исполненный анализ того, что происходит в голове и в душе у влюбленного человека» (The Times); это «более глубокое и эффективное исследование темы, уже затронутой Барнсом в „Предчувствии конца“ – романе, за который он наконец получил Букеровскую премию» (The Observer). «У большинства из нас есть наготове только одна история, – пишет Барнс. – Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй.


Предчувствие конца

Впервые на русском — новейший роман, пожалуй, самого яркого и оригинального прозаика современной Британии. Роман, получивший в 2011 году Букеровскую премию — одну из наиболее престижных литературных наград в мире.В класс элитной школы, где учатся Тони Уэбстер и его друзья Колин и Алекс, приходит новенький — Адриан Финн. Неразлучная троица быстро становится четверкой, но Адриан держится наособицу: «Мы вечно прикалывались и очень редко говорили всерьез. А наш новый одноклассник вечно говорил всерьез и очень редко прикалывался».


Как все было

Казалось бы, что может быть банальнее любовного треугольника? Неужели можно придумать новые ходы, чтобы рассказать об этом? Да, можно, если за дело берется Джулиан Барнс.Оливер, Стюарт и Джил рассказывают произошедшую с ними историю так, как каждый из них ее видел. И у читателя создается стойкое ощущение, что эту историю рассказывают лично ему и он столь давно и близко знаком с персонажами, что они готовы раскрыть перед ним душу и быть предельно откровенными.Каждый из троих уверен, что знает, как все было.


Элизабет Финч

Впервые на русском – новейший роман современного английского классика, «самого изящного стилиста и самого непредсказуемого мастера всех мыслимых литературных форм» (The Scotsman). «„Элизабет Финч“ – куда больше, чем просто роман, – пишет Catholic Herald. – Это еще и философский трактат обо всем на свете».Итак, познакомьтесь с Элизабет Финч. Прослушайте ее курс «Культура и цивилизация». Она изменит ваш взгляд на мир. Для своих студентов-вечерников она служит источником вдохновения, нарушителем спокойствия, «советодательной молнией».


Рекомендуем почитать
У каждого в шкафу

20 лет назад страшная трагедия вызвала необратимую реакцию разложения. Сложное вещество компании распалось на простые вещества — троих напуганных живых мальчиков и двух живых девочек, и одну мертвую, не успевшую испугаться. Спустя много лет они решают открыть дверь в прошлое, побродить по его узким коридорам и разъяснить тайну гибели третьей девочки — ведь это их общая тайна.


Река слез

Она нашла в себе силы воскресить терзавшие душу чувства и излить их в этой интимной исповеди…Юная мусульманка Самия жила в атмосфере постоянного страха и полной беспомощности перед жестокостью и до брака. А в супружестве она узнала, что женское тело — это одновременно и поле битвы, и военный трофей, и способ укрощения мужской агрессии. Нет, ее дочери не повторят ее судьбу! Из этого ада два выхода: бежать или умереть…


Грёзы о сне и яви

Жанр рассказа имеет в исландской литературе многовековую историю. Развиваясь в русле современных литературных течений, исландская новелла остается в то же время глубоко самобытной.Сборник знакомит с произведениями как признанных мастеров, уже известных советскому читателю – Халлдора Лакснеоса, Оулавюра Й. Сигурдесона, Якобины Сигурдардоттир, – так и те, кто вошел в литературу за последнее девятилетие, – Вестейдна Лудвиксона, Валдис Оускардоттир и др.


Ненастной ночью

Жанр рассказа имеет в исландской литературе многовековую историю. Развиваясь в русле современных литературных течений, исландская новелла остается в то же время глубоко самобытной.Сборник знакомит с произведениями как признанных мастеров, уже известных советскому читателю – Халлдора Лакснеоса, Оулавюра Й. Сигурдесона, Якобины Сигурдардоттир, – так и те, кто вошел в литературу за последнее девятилетие, – Вестейдна Лудвиксона, Валдис Оускардоттир и др.


Щастье

Будущее до неузнаваемости изменило лицо Петербурга и окрестностей. Городские районы, подобно полисам греческой древности, разобщены и автономны. Глубокая вражда и высокие заборы разделяют богатых и бедных, обывателей и анархистов, жителей соседних кварталов и рабочих разных заводов. Опасным приключением становится поездка из одного края города в другой. В эту авантюру пускается главный герой романа, носитель сверхъестественных способностей.


Любовь под дождем

Роман «Любовь под дождем» впервые увидел свет в 1973 году.Действие романа «Любовь под дождем» происходит в конце 60-х — начале 70-х годов, в тяжелое для Египта военное время. В тот период, несмотря на объявленное после июньской войны перемирие, в зоне Суэцкого канала то и дело происходили перестрелки между египетскими и израильскими войсками. Египет подвергался жестоким налетам вражеской авиации, его прифронтовые города, покинутые жителями, лежали в развалинах. Хотя в романе нет описания боевых действий, он весь проникнут грозовой, тревожной военной атмосферой.Роман ставит моральные и этические проблемы — верности и долга, любви и измены, — вытекающие из взаимоотношений героев, но его основная внутренняя задача — показать, как относятся различные слои египетского общества к войне, к своим обязанностям перед родиной в час тяжелых испытаний, выпавших на ее долю.