Восточный проект - [17]

— Ты будешь удивлен, нет. Хотя, с другой стороны…

— Вот у нас все так: с одной стороны, с другой стороны…

— Это понятно… — протянул Меркулов. — Но раз уж зашла речь о нерешительности в отношении некоторых вопросов, я тебе, пожалуй, перескажу суть нашей беседы… А касательно своего времени твой Кони прав. И поскольку у тебя возникают вполне конкретные аналогии, это лишний раз доказывает, что ничего нового под луной не бывает, все движется вот так… — Костя очертил пальцем несколько кругов. — России не сильно везло с верховной властью: либо диктатор, либо вот такой, нерешительный — всё крайности. Но и то и другое говорит, в конечном счете, о наплевательском отношении к закону как таковому. Похоже, что и великодушие в большой политике — штука вредная… Ну ладно. Давай вернемся к позиции нашего президента в связи с «Восточным проектом» и тех его оппонентов, которые, скажем мягко, по некоторым предположениям, уже от слов перешли к делу.

— Ага, ты, похоже, и подсказываешь решение? Собственное или кремлевское?

— А вот в этом, как я полагаю, тебе и предстоит разобраться. Вам с Вячеславом. Задействуй его на полную катушку. И помни, что с вами там особо церемониться не будут. Поэтому на рожон не лезьте и постарайтесь быть дипломатами.

— Между прочим, как тебе хорошо известно, я в Белоярске не впервой и тамошнюю публику знаю. А Славка — тем более.

— И тем не менее постарайтесь не очень… Ну, слушай…

2

Заместитель директора Департамента уголовного розыска МВД генерал-майор милиции Грязнов всю вторую половину дня провел на коллегии у министра, и созвонился с ним Турецкий лишь в самом конце дня. Вячеслав Иванович, оказывается, уже был полностью в курсе нового задания, исходившего от кремлевской Администрации, а по уверенному тону, с которым говорил с ним министр, от самого президента. Поэтому, когда позвонил Александр, Грязнов предложил тому подъехать на Енисейскую, к себе домой, чтобы за ужином и обсудить, что нужно, и, соответственно, наметить.

И вот они сидели за столом, друг напротив друга, в просторной кухне и с вожделением посматривали, как на газовой плите в большой чугунной сковородке, придавленные гнетом, шкварчали, остро благоухая, цыплята табака. Грязнова не задевали вопросы о птичьем гриппе, экологически чистая продукция доставлялась из подмосковного хозяйства, давно известного ему. Разговор шел по теме ближайшей командировки. Они решили поступить так: выслушать друг друга не перебивая, чтобы в порядке возможной дискуссии не уклониться далеко в сторону, а затем уже обсудить известное и сделать некоторые общие выводы.

Турецкий пересказал Грязнову все, что узнал сегодня от Меркулова, ну и плюс то, о чем прочитал утром сам в факсе белоярской прокуратуры, которая обязана была ежедневно информировать Москву о том, какая новая информация была добыта следственными органами за истекшие сутки. Все понимали, под чьим контролем находится дело и чем может грозить невнимание к указаниям сверху.

Грязнов в свою очередь рассказал о том, что сумел выудить сам, созвонившись после беседы у министра с Белоярским краевым управлением уголовного розыска, где у него имелся свой толковый кадр в чине майора милиции по фамилии Грач. Причем разговор состоялся не сразу, а только после того как Вениамин Васильевич, узнав Вячеслава Ивановича, сказал, что перезвонит чуть позже, как освободится. Он и освободился через пять минут — очевидно, вышел со своим мобильником из помещения на улицу, чтоб «случайно» кто-нибудь из коллег не подслушал. Уже сам по себе звонок Грязнова говорил ему о том, что Москва крайне обеспокоена положением дел с расследованием авиакатастрофы, в которой погибли все семь человек — четыре пассажира, среди которых был министр, и трое членов экипажа. Сгорели и без специальной генетической экспертизы не подлежат идентификации четверо, а троих идентифицировали, это министр Сальников, его телохранитель Гаранин и командир экипажа самолета Рутченко. Причем Рутченко в течение десяти часов еще оставался живым, и, если бы помощь пришла вовремя, кто знает, как повернулась бы его судьба. Однако местные власти никакой помощи не оказывали до тех пор, пока уже утром не стали в буквальном смысле «бомбить» милицию своими звонками случайные свидетели, слышавшие взрывы. Министр был найден внешне не пострадавшим от авиакатастрофы, но умер он от пулевого ранения головы, что странно само по себе. Однако этот факт нигде не проходит. Наконец, последний, Гаранин, скончался в госпитале спустя три дня после катастрофы. Несмотря на сложнейшую операцию, которую сделало ему местное хирургическое светило. Там же, в госпитале, и было объявлено, что Гаранин умер, не приходя в сознание. Впрочем, у Грача имелось на этот счет и свое мнение, которым он готов был охотно поделиться с Грязновым, но только при личной встрече.

Вячеслав Иванович ответил, что так оно, скорее всего, и будет если уже не завтра, то послезавтра — точно. Но пока, тут же добавил он, зная, что Веня Грач умеет держать язык за зубами, ни об этом их разговоре, ни о дате прибытия в Белоярск следственно-оперативной бригады Турецкого — Грязнова не должна знать ни одна живая душа. Потому что не исключено, местные сыщики вкупе с московской аварийной комиссией могут начать немедленные «зачистки», чтобы убрать ненужные свидетельства и возможные улики. Они все равно узнают, найдутся «доброжелатели», которые немедленно доложат о надвигающейся опасности, это как пить дать. Но пусть это произойдет тогда, когда у них уже вовсе времени не останется. Второпях нельзя не наделать явных ошибок.