Восточнославянское язычество: религиоведческий анализ - [6]

Итак, чем же объясняется принятое в этой работе определение объекта её изучения?

Слову «древнерусское» здесь сознательно предпочитается слово «восточнославянское», поскольку в данном контексте оно более адекватно в семантическом отношении. Прилагательное «древнерусский» вызывает ассоциации одновременно и с древностью, и с Русью (впрочем, даже не столько с Русью в историческом смысле, сколько с русскими). При употреблении данного термина сразу необходимо определить и хронологические границы описываемого с помощью него явления, и вписать это явление в некую этническую (а также географическую) систему координат. Оказывается, что сделать это довольно затруднительно. Во-первых, «древность» понятие совершенно абстрактное. Древней Русью в отечественной исторической науке именуется совокупность восточнославянских княжеств IX–XIII веков. Если понятие «древнерусский» выводить именно отсюда, и применять его к религиозно-мифологическим представлениям людей той эпохи, то это будет неправомерно ввиду тех радикальных религиозных преобразований, которые происходили в то время («языческая реформа» князя Владимира, крещение Руси). Одно и то же хронологическое определение будет относиться к совершенно различным культурным явлениям. Слово «русское» в этом плане тоже не слишком удачно отражает суть вещей, поскольку, во-первых, относится к более позднему периоду (считается, что русские как этническая общность сформировались не ранее XIV–XV столетия), а, во-вторых, провоцирует совершенно не нужную здесь ассоциацию с руссами. Касаться же в этой работе больного вопроса отечественной историографии об этническом отношении руссов («руси» древних летописей) нет места, ибо это неизбежно увело бы нас далеко в сторону от рассматриваемой темы. Атрибутизация язычества как восточнославянского позволяет избежать упомянутых трудностей, указывая при этом и на этническое приурочение явления, и задавая более адекватные хронологические рамки, нижней границей которых служит время образования восточнославянской этнической общности, а верхняя граница определяется вторым членом употребляемого словосочетания — «язычество» (то есть временем его бытования в среде восточных славян). Здесь мы намеренно не уточняем этот хронологический период, ибо и terminus post quem (дата, ранее которой явление не могло существовать) и terminus ante quem (дата, позже которой явление не могло существовать) довольно условны, и вопросы их периодизации могут решаться в современной исторической науке различным образом. Для данной работы этот вопрос не имеет решающего значения, поскольку сдвиг той или иной границы на одно-два столетия не окажет серьёзного влияния на выбор методов исследования и отбор исторических и теоретических источников.

Выбор термина «язычество» в ряду таких понятий как «мифология», «религия», «политеизм» и т. п. объясняется, во-первых, сложившейся ещё в XIX веке научной традицией, во-вторых, его большей смысловой наполненностью (или, точнее, возможностью такого наполнения). Под язычеством в этой работе понимается комплекс религиозно-мифологических представлений и форм их выражения, свойственный славянам в дохристианский период их истории. Это определение ещё нуждается в некоторой дальнейшей экспликации — объяснении авторского понимания таких понятий как «мифология» и «религия». Решению этой задачи и посвящён первый параграф данной главы.

§ 1. Анализ понятий «религия» и «мифология»

Отечественное религиоведение сейчас, по сравнению с советским периодом, явно находится на подъёме: доступнее стали теоретические разработки иностранных учёных, появились новые источники, новые темы для исследований. Много выходит работ по различным экзотическим верованиям и духовным практикам, по древним религиям; полки книжных магазинов пестрят обложками книг по мифологии множества стран и народов. Но нельзя не отметить парадоксальную ситуацию — при обращении к научной литературе становится ясно, что в стане учёных нет единства по вопросам о том, что такое мифология, в чём её сущность, каковы её основные функции и происхождение, чем она отличается от религии и, наконец, отжила ли она свой век или продолжает оставаться востребованной и актуальной и в современном цивилизованном мире[15]. И это притом, что в трудах по мифологии или даже по теории мифа нет недостатка. Расхожими стали утверждения о качественном своеобразии мифологии, её принципиальном отличии от религии, науки, искусства, о существовании особого «мифологического» мышлении. Но дальше этого почти никто из авторов не идёт. В итоге при чтении трудов по мифологии часто возникает ощущение какой-то недосказанности — остаётся непонятным, что же всё-таки следует считать мифологией, в чём именно заключается её своеобразие. Странным кажется то, что люди могли серьёзно относиться к тому, что с точки зрения современного человека воспринимается как абсурд. Именно из подобной неудовлетворённости автора многими научными текстами и вытекает необходимость данного параграфа. В нём будет произведён анализ наиболее значимых в современной отечественной науке трудов по теории мифа с тем, чтобы попробовать разобраться — в чём же заключается качественное отличие мифологии от религии и существует ли оно.